rus_vopros (![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png)
rus_vopros) wrote2013-05-08 02:55 pm
rus_vopros) wrote2013-05-08 02:55 pm
Entry tags:
РУССКИЙ ВОПРОС К КОНЦУ XX ВЕКА, часть 11,
А. СОЛЖЕНИЦЫН
часть 11, так все же вопрос РУССКИЙ или российский ?
"Однако сузимся на нашей теме — на “русском вопросе” (потому беру в кавычки, что их часто так употребляют).
Русском — или российском?
В нашем многонациональном государстве оба термина имеют свой смысл и должны соблюдаться. Александр III говорил: “Россия должна принадлежать русским”. Но с тех пор историческая эпоха стала взрослее на столетие — и неправомерно бы уже сказать так (или, копируя бы украинских шовинистов, — “Россия для русских”). Вопреки предсказаниям многих мудрецов гуманизма и интернационализма — XX век прошёл при резком усилении национальных чувств повсюду в мире, и этот процесс ещё усиляется, нации — сопротивляются попыткам всемирной нивелировки их культур. И национальное сознание надо уважать всегда и везде, без исключений. (Я и писал в “Обустройстве”: в России “утвердить плодотворную содружность наций, и цельность каждой в ней культуры, и сохранность каждого в ней языка”.) — И “российский” и “русский” — имеет каждое свой объём понимания. (Лишь слово “россиянин”, может быть и неизбежное в официальном употреблении, звучит худосочно. Не назовёт себя так ни мордвин, ни чуваш, а скажут: “я — мордвин”, “я — чуваш”.)
Справедливо напоминают, что на просторах российской равнины, веками открытой всем передвижениям, множество племён перемешивалось с русским этносом. Но когда мы говорим “национальность”, мы и не имеем в виду кровь, а всегда — дух, сознание, направление предпочтений у человека. Смешанность крови — ничего не определяет. Уже века существует русский дух и русская культура, и все, кто к этому наследству привержены душой, сознанием, сердечной болью, — вот они и суть русские.
Ныне патриотизм во всякой бывшей окраинной республике считается “прогрессивным”, а ожесточённый воинственный национализм там — никто не посмеет назвать ни “шовинизмом”, ни, упаси Бог, “фашизмом”. Однако к русскому патриотизму — ещё от революционных демократов начала XX века, прилипло и сохраняется определение “реакционный”. А ныне всякое проявление русского национального сознания — резко осуждается и даже поспешно примежуется к “фашизму” (которого в России и не бывало никогда и который вообще невозможен без расовой основы, однорасового государства.)
Мне приходилось давать определение патриотизма в статье “Раскаяние и самоограничение” (1973). Спустя и два десятилетия я не берусь его поправить: “Патриотизм — это цельное и настойчивое чувство любви к своей родине и к своей нации со служением ей не угодливым, не поддержкою несправедливых её притязаний, а откровенным в оценке пороков и грехов”. На такой патриотизм — имеет право любая нация, и русские — никак не меньше других. Иное дело, что после пережитых русскими кровопусканий, потерь от “противоотбора”, подавления и обморочения сознания — сегодня патриотизм в России раздроблен в разрозненных единицах, не существует как единое, осознавшее себя движение, а многие из тех, кто зовут себя “патриотами” — прислонились за подкреплением к коммунизму и измазались в нём. (А то ещё и — поднимают, слабыми ручёнками, снова призрак панславизма, уже столько раз губившего Россию, и уж вовсе непосильный нам ныне.)
С. Н. Булгаков однажды написал так: “Те, сердце которых истекало кровью от боли за Родину, были в то же время её нелицемерными обличителями. Но только страждущая любовь даёт право на это национальное самозаушение; там же, где её нет... поношение родины, издевательство над матерью... вызывает чувство отвращения...”55
В таком сознании и в таком праве я и пишу сейчас здесь.
Краткий и частный обзор русской истории четырёх последних веков, сделанный выше в этой статье, мог бы показаться чудовищно пессимистическим, а “петербургский период” несправедливо развенчанным, если бы не нынешнее глухое падение и падшее состояние русского народа. (Под обаянием этого блеска “петербургского периода”, — да уж по сравнению с периодом большевицким, три года назад жители города на Неве с большим энтузиазмом восстановили — совсем не в лад и к XX веку, и к нашей растерзанной стране в лохмотьях — как белое крахмальное жабо название “Санкт-Петербург”...) Как же некогда могучая и избывающая здоровьем Россия — могла вот так пасть? Три таких великих болезненных Смуты — Семнадцатого века, Семнадцатого года и нынешняя — ведь они не могут быть случайностью. Какие-то коренные государственные и духовные пороки привели к ним. Если мы четыре века растрачивали народную силу на ненужное внешнее, а в Девятьсот Семнадцатом могли так слепо клюнуть на дешёвые призывы к грабежу и дезертирству, — то когда-то же пришло время и платить? Наше сегодняшнее жалкое положение — оно как-то накоплялось в нашей истории?
И вот, мы докатились до Великой Русской Катастрофы 90-х годов XX века. За столетие многое вплеталось сюда, — Девятьсот Семнадцатый год, и 70 лет большевицкого развращения, и миллионы, взятые на Архипелаг ГУЛаг, и миллионы, уложенные без бережи на войне, так что в редкую русскую деревню вернулись мужчины, — и нынешний по народу “удар Долларом”, в ореоле ликующих, хохочущих нуворишей и воров.
В Катастрофу входит — прежде всего наше вымирание. И эти потери будут расти: в нынешней непроглядной нищете сколькие женщины решатся рожать? Не менее вчислятся в Катастрофу и неполноценные и больные дети, а они множатся от условий жизни и от безмерного пьянства отцов. И полный провал нашей школы, не способной сегодня взращивать поколение нравственное и знающее. И жилищная скудость такая, какую давно миновал цивилизованный мир. И кишение взяточников в государственном аппарате — вплоть до тех, кто по дешёвке отпускает в иностранную концессию наши нефтяные поля или редкие металлы. (Да что терять, если предки в восьми изнурительных войнах лили кровь, пробиваясь к Чёрному морю, — и всё это как корова слизнула в один день?) Катастрофа и в расслоении русских как бы на две разных нации: огромный провинциально-деревенский массив — и совсем на него не похожая, иначе мыслящая столичная малочисленность с западной культурой. Катастрофа — в сегодняшней аморфности русского национального сознания, в сером равнодушии к своей национальной принадлежности и ещё большем равнодушии к соотечественникам, попавшим в беду. Катастрофа и в изувеченности нашего интеллекта советской эпохой: обман и ложь коммунизма так наслоились на сознание, что многие даже не различают на своих глазах эту пелену. — Катастрофа и в том, что для государственного руководства слишком мало у нас людей, кто б одновременно был: мудр, мужественен и бескорыстен, — всё никак эти три качества не соединятся в новом Столыпине.
Сам русский характер народный, так известный нашим предкам, столько изображённый нашими писателями и наблюдённый вдумчивыми иностранцами, — сам этот характер угнетался, омрачался и изламывался во весь советский период. Уходили, утекали из нашей души — наша открытость, прямодушие, повышенная простоватость, естественная непринуждённость, уживчивость, доверчивое смирение с судьбой, долготерпение, долговыносливость, непогоня за внешним успехом, готовность к самоосуждению, к раскаянию, скромность в совершении подвига, сострадательность и великодушие. Большевики издёргали, искрутили и изожгли наш характер — более всего выжигали сострадательность, готовность помогать другим, чувство братства, а в чём динамизировали — то в плохом и жестоком, однако не восполнив наш национальный жизненный порок: малую способность к самодеятельности и самоорганизации, вместо нас всё это направляли комиссары.
А рублёво-долларовый удар 90-х годов ещё по-новому сотряс наш характер: кто сохранял ещё прежние добрые черты — оказались самыми неподготовленными к новому виду жизни, беспомощными негодными неудачниками, не способными заработать на прокормление (страшно — когда родители перед своими же детьми!) — и только с растаращенными глазами и задыхаясь обкатывались новой породой и новым кликом: “нажива! нажива любой ценой! хоть обманом, хоть развратом, хоть растлением, хоть продажей материнского (родины) добра!” “Нажива” — стала новой (и какой же ничтожной) Идеологией. Разгромная, разрушительная переделка, ещё пока никакого добра и успеха не принесшая нашему народному хозяйству и не видно такого, — густо дохнула распадом в народный характер.
И не дай Бог нынешнему распаду стать невозвратным.
(Отразилось всё и в языке, зеркале народного характера. Наши соотечественники весь советский период неизменно теряли, а сейчас — обрушно потеряли собственно русский язык. Не буду говорить о биржевых дельцах, ни о затасканных журналистах, ни о столичных комнатных писательницах — но даже литераторы из крестьянских детей с отвращением отталкиваются: кбк это я смею использовать коренные сочные русские слова, от веку существовавшие в русском языке? Даже им теперь понятнее, не вызывают ничьего нарекания такие дивные новизны русского языка, как брифинг, прессинг, маркетинг, рейтинг, холдинг, ваучер, истеблишмент, консенсус — и многие десятки их. Уже полная глухота...)
“Русский вопрос” к концу XX века стоит очень недвусмысленно: быть нашему народу или не быть? Да, по всему земному шару катится волна плоской, пошлой нивелировки культур, традиций, национальностей, характеров. Однако сколькие выстаивают против неё без пошата и даже гордо! Но — не мы... И если дело пойдёт так и дальше — то ещё через век слово “русский” как бы не пришлось вычёркивать из словарей.
Из нынешнего униженного, потерянного состояния мы обязаны выйти — если уж не для себя, то в память предков и ради наших детей и внуков.
Сегодня мы слышим толки об одной лишь экономике — и наша загнанная экономика вправду душит нас. Однако экономика сгодится и для безличного этнического материала, — а нам надо спасти и наш характер, наши народные традиции, нашу национальную культуру, наш исторический путь.
Русский эмигрант проф. Н. С. Тимашев как-то отметил, верно: “Во всяком общественном состоянии есть, как правило, несколько возможностей, которые, становясь вероятными, превращаются в тенденции общественного развития. Какие из этих тенденций осуществятся, а какие нет, — предсказать с абсолютной уверенностью нельзя: это зависит от встречи тенденций друг с другом. И поэтому человеческой воле принадлежит гораздо большая роль, чем это допускается старой эволюционной теорией”. Материалистической.
И это — христианский взгляд.
Наша история сегодня видится как потерянная — но при верных усилиях нашей воли она, может быть, теперь-то и начнётся — вполне здравая, устремлённая на своё внутреннее здоровье, и в своих границах, без заносов в чужие интересы, как мы навидались в начальном обзоре. Ещё раз напомним Успенского, как он написал о задачах школы: “Превратить эгоистическое сердце в сердце всескорбящее”. Нам и предстоит построить такую школу: в первый класс её сядут дети уже развращённого народа — а из последнего чтобы вышли с нравственным духом.
Мы должны строить Россию нравственную — или уж никакую, тогда и всё равно. Все добрые семена, какие на Руси ещё чудом не дотоптаны, — мы должны выберечь и вырастить. (Поможет ли нам православная церковь? За годы коммунизма она более всех разгромлена. А ещё же — внутренне подорвана своей трёхвековой покорностью государственной власти, потеряла импульс сильных общественных действий. А сейчас, при активной экспансии в Россию иностранных конфессий и сект, богатых денежными средствами, при “принципе равных возможностей” их с нищетой русской церкви, идёт вообще вытеснение православия из русской жизни. Впрочем, новый взрыв материализма, на этот раз “капиталистического”, угрожает и всем религиям вообще.)
Но из многочисленных писем из русской провинции, с просторов России, я эти годы узнаю рассеянных по этим просторам духовно здоровых людей, и часто молодых, только разрозненных, без духовной подпитки. С возвратом на родину я надеюсь многих из них повидать. Надежда — именно и только на это здоровое ядро живых людей. Может быть, они, возрастая, взаимовлияя, соединяя усилия, — постепенно оздоровят нашу нацию.
Минуло два с половиной столетия — а всё так же высится перед нами, по наследству от П. И. Шувалова неисполненное : Сбережение Народа.
Ничего для нас нет сегодня важней. И именно — в этом “русский вопрос” в конце XX века."
О тменя - эта задача осталась и на 21 век ...
55 С. Булгаков. Размышления о национальности. “Два Града”, вып. II, с. 289.
World copyright ©1994 by Aleksandr Solzhenitsyn.
разрешается перепечатка в любом русском периодическом издании со ссылкой на “Новый мир”.
Cтатья опубликована на сайте "Солженицын. Сайт об Александре Исаевиче Солженицыне. Книги Солженицына, рассказы, крохотки":
http://solzhenicyn.ru
Адрес статьи:
http://solzhenicyn.ru/modules/myarticles/article_storyid_299.html
размещено -- http://rus-vopros.livejournal.com/3141085.html
ссылки на все части :
часть 11, так все же вопрос РУССКИЙ или российский ?
"Однако сузимся на нашей теме — на “русском вопросе” (потому беру в кавычки, что их часто так употребляют).
Русском — или российском?
В нашем многонациональном государстве оба термина имеют свой смысл и должны соблюдаться. Александр III говорил: “Россия должна принадлежать русским”. Но с тех пор историческая эпоха стала взрослее на столетие — и неправомерно бы уже сказать так (или, копируя бы украинских шовинистов, — “Россия для русских”). Вопреки предсказаниям многих мудрецов гуманизма и интернационализма — XX век прошёл при резком усилении национальных чувств повсюду в мире, и этот процесс ещё усиляется, нации — сопротивляются попыткам всемирной нивелировки их культур. И национальное сознание надо уважать всегда и везде, без исключений. (Я и писал в “Обустройстве”: в России “утвердить плодотворную содружность наций, и цельность каждой в ней культуры, и сохранность каждого в ней языка”.) — И “российский” и “русский” — имеет каждое свой объём понимания. (Лишь слово “россиянин”, может быть и неизбежное в официальном употреблении, звучит худосочно. Не назовёт себя так ни мордвин, ни чуваш, а скажут: “я — мордвин”, “я — чуваш”.)
Справедливо напоминают, что на просторах российской равнины, веками открытой всем передвижениям, множество племён перемешивалось с русским этносом. Но когда мы говорим “национальность”, мы и не имеем в виду кровь, а всегда — дух, сознание, направление предпочтений у человека. Смешанность крови — ничего не определяет. Уже века существует русский дух и русская культура, и все, кто к этому наследству привержены душой, сознанием, сердечной болью, — вот они и суть русские.
Ныне патриотизм во всякой бывшей окраинной республике считается “прогрессивным”, а ожесточённый воинственный национализм там — никто не посмеет назвать ни “шовинизмом”, ни, упаси Бог, “фашизмом”. Однако к русскому патриотизму — ещё от революционных демократов начала XX века, прилипло и сохраняется определение “реакционный”. А ныне всякое проявление русского национального сознания — резко осуждается и даже поспешно примежуется к “фашизму” (которого в России и не бывало никогда и который вообще невозможен без расовой основы, однорасового государства.)
Мне приходилось давать определение патриотизма в статье “Раскаяние и самоограничение” (1973). Спустя и два десятилетия я не берусь его поправить: “Патриотизм — это цельное и настойчивое чувство любви к своей родине и к своей нации со служением ей не угодливым, не поддержкою несправедливых её притязаний, а откровенным в оценке пороков и грехов”. На такой патриотизм — имеет право любая нация, и русские — никак не меньше других. Иное дело, что после пережитых русскими кровопусканий, потерь от “противоотбора”, подавления и обморочения сознания — сегодня патриотизм в России раздроблен в разрозненных единицах, не существует как единое, осознавшее себя движение, а многие из тех, кто зовут себя “патриотами” — прислонились за подкреплением к коммунизму и измазались в нём. (А то ещё и — поднимают, слабыми ручёнками, снова призрак панславизма, уже столько раз губившего Россию, и уж вовсе непосильный нам ныне.)
С. Н. Булгаков однажды написал так: “Те, сердце которых истекало кровью от боли за Родину, были в то же время её нелицемерными обличителями. Но только страждущая любовь даёт право на это национальное самозаушение; там же, где её нет... поношение родины, издевательство над матерью... вызывает чувство отвращения...”55
В таком сознании и в таком праве я и пишу сейчас здесь.
Краткий и частный обзор русской истории четырёх последних веков, сделанный выше в этой статье, мог бы показаться чудовищно пессимистическим, а “петербургский период” несправедливо развенчанным, если бы не нынешнее глухое падение и падшее состояние русского народа. (Под обаянием этого блеска “петербургского периода”, — да уж по сравнению с периодом большевицким, три года назад жители города на Неве с большим энтузиазмом восстановили — совсем не в лад и к XX веку, и к нашей растерзанной стране в лохмотьях — как белое крахмальное жабо название “Санкт-Петербург”...) Как же некогда могучая и избывающая здоровьем Россия — могла вот так пасть? Три таких великих болезненных Смуты — Семнадцатого века, Семнадцатого года и нынешняя — ведь они не могут быть случайностью. Какие-то коренные государственные и духовные пороки привели к ним. Если мы четыре века растрачивали народную силу на ненужное внешнее, а в Девятьсот Семнадцатом могли так слепо клюнуть на дешёвые призывы к грабежу и дезертирству, — то когда-то же пришло время и платить? Наше сегодняшнее жалкое положение — оно как-то накоплялось в нашей истории?
И вот, мы докатились до Великой Русской Катастрофы 90-х годов XX века. За столетие многое вплеталось сюда, — Девятьсот Семнадцатый год, и 70 лет большевицкого развращения, и миллионы, взятые на Архипелаг ГУЛаг, и миллионы, уложенные без бережи на войне, так что в редкую русскую деревню вернулись мужчины, — и нынешний по народу “удар Долларом”, в ореоле ликующих, хохочущих нуворишей и воров.
В Катастрофу входит — прежде всего наше вымирание. И эти потери будут расти: в нынешней непроглядной нищете сколькие женщины решатся рожать? Не менее вчислятся в Катастрофу и неполноценные и больные дети, а они множатся от условий жизни и от безмерного пьянства отцов. И полный провал нашей школы, не способной сегодня взращивать поколение нравственное и знающее. И жилищная скудость такая, какую давно миновал цивилизованный мир. И кишение взяточников в государственном аппарате — вплоть до тех, кто по дешёвке отпускает в иностранную концессию наши нефтяные поля или редкие металлы. (Да что терять, если предки в восьми изнурительных войнах лили кровь, пробиваясь к Чёрному морю, — и всё это как корова слизнула в один день?) Катастрофа и в расслоении русских как бы на две разных нации: огромный провинциально-деревенский массив — и совсем на него не похожая, иначе мыслящая столичная малочисленность с западной культурой. Катастрофа — в сегодняшней аморфности русского национального сознания, в сером равнодушии к своей национальной принадлежности и ещё большем равнодушии к соотечественникам, попавшим в беду. Катастрофа и в изувеченности нашего интеллекта советской эпохой: обман и ложь коммунизма так наслоились на сознание, что многие даже не различают на своих глазах эту пелену. — Катастрофа и в том, что для государственного руководства слишком мало у нас людей, кто б одновременно был: мудр, мужественен и бескорыстен, — всё никак эти три качества не соединятся в новом Столыпине.
Сам русский характер народный, так известный нашим предкам, столько изображённый нашими писателями и наблюдённый вдумчивыми иностранцами, — сам этот характер угнетался, омрачался и изламывался во весь советский период. Уходили, утекали из нашей души — наша открытость, прямодушие, повышенная простоватость, естественная непринуждённость, уживчивость, доверчивое смирение с судьбой, долготерпение, долговыносливость, непогоня за внешним успехом, готовность к самоосуждению, к раскаянию, скромность в совершении подвига, сострадательность и великодушие. Большевики издёргали, искрутили и изожгли наш характер — более всего выжигали сострадательность, готовность помогать другим, чувство братства, а в чём динамизировали — то в плохом и жестоком, однако не восполнив наш национальный жизненный порок: малую способность к самодеятельности и самоорганизации, вместо нас всё это направляли комиссары.
А рублёво-долларовый удар 90-х годов ещё по-новому сотряс наш характер: кто сохранял ещё прежние добрые черты — оказались самыми неподготовленными к новому виду жизни, беспомощными негодными неудачниками, не способными заработать на прокормление (страшно — когда родители перед своими же детьми!) — и только с растаращенными глазами и задыхаясь обкатывались новой породой и новым кликом: “нажива! нажива любой ценой! хоть обманом, хоть развратом, хоть растлением, хоть продажей материнского (родины) добра!” “Нажива” — стала новой (и какой же ничтожной) Идеологией. Разгромная, разрушительная переделка, ещё пока никакого добра и успеха не принесшая нашему народному хозяйству и не видно такого, — густо дохнула распадом в народный характер.
И не дай Бог нынешнему распаду стать невозвратным.
(Отразилось всё и в языке, зеркале народного характера. Наши соотечественники весь советский период неизменно теряли, а сейчас — обрушно потеряли собственно русский язык. Не буду говорить о биржевых дельцах, ни о затасканных журналистах, ни о столичных комнатных писательницах — но даже литераторы из крестьянских детей с отвращением отталкиваются: кбк это я смею использовать коренные сочные русские слова, от веку существовавшие в русском языке? Даже им теперь понятнее, не вызывают ничьего нарекания такие дивные новизны русского языка, как брифинг, прессинг, маркетинг, рейтинг, холдинг, ваучер, истеблишмент, консенсус — и многие десятки их. Уже полная глухота...)
“Русский вопрос” к концу XX века стоит очень недвусмысленно: быть нашему народу или не быть? Да, по всему земному шару катится волна плоской, пошлой нивелировки культур, традиций, национальностей, характеров. Однако сколькие выстаивают против неё без пошата и даже гордо! Но — не мы... И если дело пойдёт так и дальше — то ещё через век слово “русский” как бы не пришлось вычёркивать из словарей.
Из нынешнего униженного, потерянного состояния мы обязаны выйти — если уж не для себя, то в память предков и ради наших детей и внуков.
Сегодня мы слышим толки об одной лишь экономике — и наша загнанная экономика вправду душит нас. Однако экономика сгодится и для безличного этнического материала, — а нам надо спасти и наш характер, наши народные традиции, нашу национальную культуру, наш исторический путь.
Русский эмигрант проф. Н. С. Тимашев как-то отметил, верно: “Во всяком общественном состоянии есть, как правило, несколько возможностей, которые, становясь вероятными, превращаются в тенденции общественного развития. Какие из этих тенденций осуществятся, а какие нет, — предсказать с абсолютной уверенностью нельзя: это зависит от встречи тенденций друг с другом. И поэтому человеческой воле принадлежит гораздо большая роль, чем это допускается старой эволюционной теорией”. Материалистической.
И это — христианский взгляд.
Наша история сегодня видится как потерянная — но при верных усилиях нашей воли она, может быть, теперь-то и начнётся — вполне здравая, устремлённая на своё внутреннее здоровье, и в своих границах, без заносов в чужие интересы, как мы навидались в начальном обзоре. Ещё раз напомним Успенского, как он написал о задачах школы: “Превратить эгоистическое сердце в сердце всескорбящее”. Нам и предстоит построить такую школу: в первый класс её сядут дети уже развращённого народа — а из последнего чтобы вышли с нравственным духом.
Мы должны строить Россию нравственную — или уж никакую, тогда и всё равно. Все добрые семена, какие на Руси ещё чудом не дотоптаны, — мы должны выберечь и вырастить. (Поможет ли нам православная церковь? За годы коммунизма она более всех разгромлена. А ещё же — внутренне подорвана своей трёхвековой покорностью государственной власти, потеряла импульс сильных общественных действий. А сейчас, при активной экспансии в Россию иностранных конфессий и сект, богатых денежными средствами, при “принципе равных возможностей” их с нищетой русской церкви, идёт вообще вытеснение православия из русской жизни. Впрочем, новый взрыв материализма, на этот раз “капиталистического”, угрожает и всем религиям вообще.)
Но из многочисленных писем из русской провинции, с просторов России, я эти годы узнаю рассеянных по этим просторам духовно здоровых людей, и часто молодых, только разрозненных, без духовной подпитки. С возвратом на родину я надеюсь многих из них повидать. Надежда — именно и только на это здоровое ядро живых людей. Может быть, они, возрастая, взаимовлияя, соединяя усилия, — постепенно оздоровят нашу нацию.
Минуло два с половиной столетия — а всё так же высится перед нами, по наследству от П. И. Шувалова неисполненное : Сбережение Народа.
Ничего для нас нет сегодня важней. И именно — в этом “русский вопрос” в конце XX века."
О тменя - эта задача осталась и на 21 век ...
55 С. Булгаков. Размышления о национальности. “Два Града”, вып. II, с. 289.
World copyright ©1994 by Aleksandr Solzhenitsyn.
разрешается перепечатка в любом русском периодическом издании со ссылкой на “Новый мир”.
Cтатья опубликована на сайте "Солженицын. Сайт об Александре Исаевиче Солженицыне. Книги Солженицына, рассказы, крохотки":
http://solzhenicyn.ru
Адрес статьи:
http://solzhenicyn.ru/modules/myarticles/article_storyid_299.html
размещено -- http://rus-vopros.livejournal.com/3141085.html
ссылки на все части :