![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
Японская армия наращивает мускулы: http://www.ng.ru/world/2012-11-28/8_japan.html
Оригинал взят у
![[livejournal.com profile]](https://www.dreamwidth.org/img/external/lj-userinfo.gif){kind=small}
ugunskrusts83 в Маньчжоу-Го: другое евразийство (часть 2)
К чести японцев надо признать, что оккупационная политика проводилась ими со знанием дела, в отличие от розенберговского Восточного министерства, которое (а вовсе не сталинских маршалов) надо благодарить за победу союзников. Спустя год после начала военных действий, на очищенных от Гоминьдана территориях уже существовало целых два китайских националистических правительства, «Временное» в Пекине и «Реставрационное» в Нанкине. В конце марта 1940 г. оба правительства были объединены в одно, во главе которого встал Ван Цзинвэй, крайне одиозная личность, «китайский Власов» и «китайский Штрассер» в одном лице. До войны возглавляя крайне левое, революционное (т.е. практически национал-большевистское) крыло Гоминьдана, Ван Цзиньвэй не поладил с Чан-Кайши, что сыграло решающую роль в переходе первого на сторону японцев в декабре 1938 г. Опытный политик, непревзойдённый оратор и ко всему прочему поэт Ван Цзинвэй добился от Японии серьёзного расширения полномочий китайского правительства и создания китайской националистической армии, которая сражалась под флагом, отличавшимся от флага Гоминьдана лишь жёлтым вымпелом с девизом «мир, антикоммунизм, национальное строительство». Обращает на себя внимание тот факт, что идеологией Ван Цзинвэя оставались всё те же «Сан Мин», верность которым он оспаривал у Чан Кайши, якобы извратившему учение Сунь Ятсена в угоду англо-американцам и советам. Из-за этого китайский «коллаборационизм» резко контрастировал с маньчжурским, – монархическим и консервативным (между прочим, сам Ван Цзинвэй в годы революционной деятельности арестовывался за неудачное покушение на регента династии Цин). В 1943 г. был подписан японо-китайского договора, по которому Япония, после окончания войны, обязывалась вывести войска из Китая. На момент подписания этого документа в армии китайских националистов насчитывалось около миллиона бойцов (для сравнения, в 1943 г. Власов только объявил о создании РОА); большинство военных должностей занимали перебежчики с противоположной стороны фронта.
Но вернёмся к маньчжурскому право-евразийскому проекту. Знаменательно, что единственным белым народом, принявшим участие в построении «Новой Азии», являлись русские. Строительство КВЖД привело к оседанию в «Желтороссии» многих тысяч русских служащих и рабочих. Даже после поражения России в русско-японской войне, далеко не все русские поселенцы покинули обжитые места; население Харбина, города основанного в 1898 г. русскими колонизаторами, продолжало быть наполовину русским и наполовину китайским. Воцарение же большевизма на просторах бывшей Российской Империи стимулировало настоящий исход в Маньчжурию. Спасаясь от красного фараона, около 200 тысяч русских беженцев нашли пристанище в Харбине. В это время, среди эмигрантов, особенно среди русской воинской касты, – белого офицерства и генералитета, зародились искрение симпатии к Японской Империи. Казалось бы, после войны 1904-1905 гг. между двумя нациями должна была пролечь стена взаимного недоверия, которое не под силу развеять краткому и эпизодическому союзу в первой мировой (Япония тогда, так же как и Россия, выступила на стороне Антанты, оккупировав германские владения в Китае и Тихом Океане). Однако, несмотря на малозаметную роль, отведённую Империи Восходящего Солнца в «Сердечном Союзе», она, единственная из бывших союзников России, поддерживала белое сопротивление до последнего. Если английские, французские и американские миссии в белой Сибири преследовали, прежде всего, корыстные интересы и натравливали местное социалистическое подполье на «диктаторскую» власть адмирала Колчака, а чехословацкий корпус пренебрёг «славянским братством» ради набивания карманов русским золотом, то японцы в той борьбе в полной мере оправдали звание «арийцев Азии». Японский контингент охранял население Приморья, Приамурья и Забайкалья от террора красных партизан (т.е. от тех самых «Лазо» и «Левинсонов», коих прославили агитпроп и литература СССР). При этом японской политике на русском Дальнем Востоке не откажешь в здравом смысле. Так, японцы сделали ставку не на Колчака, который вместо обустройства Сибири в отдельное русское антикоммунистическое государство, рвался к Москве, а на атамана Семёнова. Будучи русским патриотом, Семёнов, тем не менее, первичной целью видел создание в Забайкалье казацко-бурятского государства. Это варварское (в хорошем, средневековом смысле) образование могло бы стать преградой для советского наступления, но стремительное развитие событий помешало появлению на Дальнем Востоке полноценной русской власти под японским протекторатом. Но и после катастрофы Белого движения японцы не бросили русских союзников. Отступающие с бывшей русской территории семёновцы и каппелевцы получили от Квантунской армии всё необходимое. Генерал Константин Сахаров так отзывался об этих восточных друзьях традиционной России: «На потомков самураев произвела глубокое и сильное впечатление наша гражданская война. Вникая во все ее подробности и в самую сущность, зная хорошо истинное положение вещей, — японцы стали пылкими врагами большевиков. Все, начиная от генералов до маленького солдата — «мусимуси», желали искренно нашей полной победы над красным интернационалом. Это доказали они не раз делом, самым явным и страшным доказательством, сражаясь бок-о-бок с белыми войсками, против коммунистов и кровь самурая окрашивала не раз белые сибирские снега».
Ещё сильнее необходимость сближения с Японией ощущалась русскими, когда те оказались в, казалось бы, близкой им Маньчжурии. Но это была уже не Маньчжурия времён прокладки КВЖД. Коммунистическая демагогия всё глубже проникала в душу тёмных слоёв населения; китайские и корейские массы, унижаемые не только европейцами, но и соседями-японцами, всю свою ненависть ставили на службу Интернационалу. Одновременно стартовал процесс распада Китая на ряд отдельных государств под управление харизматичных военных лидеров, — т.н. «эпоха милитаристов». Несмотря на чуждую нам восточную специфику, что-то близкое, героическое и средневековое ощущалось в сотрясавших Китай междоусобных войнах. Русская военная элита встала под знамёна талантливого генерала Чжан Цзолиня, который вёл борьбу с просоветским Гоминьданом, заручившись помощью всё той же Японии (в 1928 г. ИНО ОГПУ поставил крест на жизни Чжан Цзолиня, операцией по ликвидации руководил «легендарный» чекист Наум Эйтингтон). Приход Квантунской Армии расценивался русскими как ещё одна победа над советами; настоящему раю для красной пятой колонны, обильно расплодившейся при толерантном к ней Гоминьдане, пришёл конец с появлением на горизонте японского солдата.
Особую надежду возлагали на Японию русские фашисты, первая группа которых образовалась в Маньчжурии в 1925 г. Гоминьдановские власти с подозрением смотрели на молодых приверженцев модной идеологии и разгоняли фашистские демонстрации. Совсем иное обращение встретили русские национал-революционеры у самураев: в 1927 г. фашист Анатолий Ерохин, совершивший покушение на советского дипломата в Дайрене, был не только оправдан японским правосудием, но и встречен демонстрацией японских школьников, – учителя ставили им в пример патриотический поступок Ерохина. В Маньчжу-Ди-Го Российский Фашистский Союз отвечал за русский участок строительства Новой Азии, не забывая подводить под это идеологический фундамент. Освобождённая от коммунизма Россия виделась его приверженцам идеальным «мостом» между Новой Европой и Новой Азией (такой взгляд можно считать идеалом настоящего евразийства, альтернативного красному псевдо-евразийству всесмешения, т.е. «ордынству»). «Ниппон, ныне идущий в авангарде пробуждения и возрождения Азии, очевидно будет играть доминирующую роль в будущей Азии. Наряду с Ниппон будет развиваться и процветать Маньчжу-Ди-Го. Независимое монгольское государство и Китай, освобожденные от «красных» и «золотых», будут творить свою чисто национальную политику. Очевидно европейские державы утратят свое доминирующее влияние в Азии и с ними утратит свои азиатские позиции масонство; – лозунг “Азия для азиатов” получит полное претворение в жизнь. Новая Национальная Россия будет другом Новой Азии. Наша Россия будет тесно связана экономически и политически с Ниппон и Маньджу-Ди-Го – этого требуют национальные интересы; – и этот союз будет служить залогом благосостояния, как восточных окраин России, так и возрожденной Азии!» – в таких тонах русская националистическая пресса описывала перспективы участия России (в лице русской эмиграции) в пан-азиатском проекте.
Внимание на русских обращали и военные круги японской армии в Маньчжурии. Одним из преданных друзей России являлся генерал Араки (в крещении Савва Данилович), сторонник бескомпромиссной борьбы против СССР, выразитель идеи русско-японского сотрудничества. В рамках подготовки к столкновению с Совдепией, русские Маньчжу-Ди-Го предоставили в распоряжение японского командования бригаду «Асано» численностью до 3 тысяч бойцов. К сожалению, Япония так и не решилась нанести удар по большевикам, хотя в случае такого удара восточная окраина СССР заполыхала бы ярким пламенем восстаний: следует помнить, что возле границы располагались концлагеря, обитатели которых только и ждали момента, чтобы освободиться и вместить злобу на своих обидчиках. Зато большевики не постеснялись ударить в спину почти побеждённой Японии в августе 1945 г. Бригада «Асано» могла бы отстоять русскую честь в тех боях, но всё свело на нет предательство её верхушки, в частности начальника штаба Гургена Наголяна (армянина по национальности), оказавшегося агентом НКВД. Однако в сражении на Халхин-Голе русские воины всё-таки приняли участие, доставив немало хлопот советчикам и их красно-монгольским союзникам. Погибшему радисту русской части, юноше Михаилу Натарову, по завершению конфликта был возведён памятник на Соборной площади Харбина: 50-метровый обелиск с замурованной в него урной с прахом героя. Вскоре после этого русская общественность собрала деньги на ещё один монумент: памятник павшим в борьбе с Коминтерном, открытие коего состоялось 8 июня 1941 г. в присутствии японских и маньчжурских представителей.
Вклад, внесённый русскими специалистами в развитие сельского хозяйства и промышленности Маньчжу-Ди-Го, был достаточен для того, чтобы единственный белый народ империи пользовался привилегированным положением. В двух северных областях страны, – Хайларе и Трёхречье, власти санкционировали казачье самоуправление, с широкими административными правами для выборных атаманов. Русская автономия, объединявшая 15 тысяч казаков, просуществовала на этих землях вплоть до советской оккупации.
Нельзя обойти внимание и шаги Маньчжу-Ди-Го на мировой арене. Присоединение страны, вслед за Японией, к Антикоминтерновскому пакту с ликованием восприняли в русской среде. Это событие с размахом было отпраздновано местными антикоммунистическими организациями. «День Антикомннтерна не ограничивается одной манифестацией 30-го апреля, эмигрантские газеты Харбина целиком заполнились соответствующим материалом. Подводятся итоги разрушительной деятельности большевиков во всем мире, подчеркивается связь между нашим белым движением и теперешним антисоветским походом, вовлекшим в свою орбиту ряд могущественных государств. Весь город расцвел национальными флагами. На эмигрантских домах реют трехцветные знамена. Национальные флаги на радиаторах бесчисленных авто. На витринах магазинов, на тумбах, автомобилях, трамвайных вагонах – повсюду плакаты о антисоветскими лозунгами. «Коммунизм умрет — Россия будет жить», – успокаивает один на них. «Хочешь вернуть Россию – становись в ряды Антикоминтерна» – призывает другой. «Да здравствует Антикоминтерн!» — восклицает третий. Вечером в великолепном Железнодорожном собрании – грандиозный общеэмигрантский митинг. Забит не только большой зрительный зал, но и все фойе. С трибуны несутся пламенные речи: в ответ гремят несмолкаемые аплодисменты. По окончании выступления ораторов — большой концерт, при участии Симфонического оркестра и солисток. Вечер завершается символической балетной постановкой. Хореографический ансамбль лучшего в городе театра появляется в образе воинов, со щитами различных национальностей, входящих в Антикоминтерн. Прелестные девушки олицетворяют эмиграцию, Германию, Италию, Японию, Маньчжурию, Венгрию и Испанию. Воины изрубили большевистского паука, исчез багровый занавес, и на сцене во всем своем великолепии выросла национальная Россия...» («Новое Слово», 28 мая 1939 г., № 22)
Но реальность, увы, оказалась иной, нежели её представляли русские дальневосточники в их оптимистических прогнозах о скорой национальной революции в СССР. В 1941 г. Япония предпочла нанести удар по Пёрл-Харбору, а не по Владивостоку. Вплоть до финальных аккордов второй мировой войны на советско-маньчжурской границе сохранялся status quo. Со вступлением же в Маньчжу-Ди-Го советских войск настал коллапс не только маньчжурской государственности, но и многочисленной русской колонии, отданной на растерзание большевикам. Последний клочок земли с русским самоуправлением погибал от рук тех же русских, чья национальная идентификация деформировалась под прессом тоталитарной машины. Зачастую, самими «красными» чувствовалось зло, которое они несут своим братьям по крови в экзотической Маньчжурии. Так, разница в уровне жизни русских по обе стороны границы поражала красноармейцев, – вчерашних колхозников и рабочих. Ведь те же казачьи семьи в Трёхречье владели сотнями голов крупного рогатого скота, что было за гранью понимания голодных и ободранных граждан «самой свободной страны на свете». Это вызывало у советских солдат не только зависть к «буржуям», но и наталкивало их на раздумье, «как же мы дошли до жизни такой». Но не все из тех, кто пришёл в августе 1945 г. «освобождать» Маньчжурию от «милитаристской Японии» были способны на такое «человеческое, слишком человеческое». Самой неприятной страницей советского «освобождения» Маньчжурии стала деятельность т.н. «кладбищенского отдела» НКВД. В его компетенции находилось уничтожение могил белогвардейских офицеров. Таким образом, на корню пресекалась возможность поминовения русскими своих героев. Оно и понятно: на руинах Маньчжурской Империи при помощи советского «старшего брата» взращивалась Орда, – маоистский Китай. И русским (тем паче, «белякам», даже мёртвым) в этой Орде, подмявшей под себя красочный мир евразийской Маньчжурии, места не было…
Чему же учит русского читателя альтер-евразийский опыт в Маньчжурии 1932-1945 гг.?
1) 1) Азия чести и крови, воли и верности – рознь той Азии, с которой мы привыкли сталкиваться на рынках, в общепитах и прочих злачных местах. Мы многое знаем о панъевропейских устремлениях национал-социалистической Германии, но почти не интересуемся дерзкой попыткой Японии переустроить Азию на консервативных и национальных началах. Между тем, именно эту попытку, хоть и неудавшуюся, но беззаветно храбрую, надо считать эталоном практического евразийства. Не каннибальский Китай и стадная КНДР, от которых веет ужасом застенка и мычанием стада, являются воплощением евразийского идеала. Эти государства-уроды, вскормленные большевиками и плутократами, не возродили Евразию, а отслужили сатанинскую мессу на костях её народов. Какая жалость, что отринув «атлантизм», нынешние «евразийцы» ищут утешения в объятиях детищ Коминтерна, одинаково чуждых как Европе, так и Азии... Сие престранное зрелище не может более продолжаться, т.к. материализм «империй зла» идёт вразрез с тысячелетними исканиями восточного духа. В свете этого, покойное Маньчжурское государство, а вовсе не бодрствующий китайский монстр, должно фасцинировать евразийских интеллектуалов. Очевидно, что «мир под одной крышей», выстроенный в Маньчжурии при помощи японцев, не удалось повторить в красном Китае, где национальные меньшинства испытали на себе все «прелести» ханьского национал-большевизма. На пример Маньчжу-Ди-Го и должно ориентироваться новое, несоветское поколение евразийцев, для которых идея Евразии выходит за рамки банального антиамериканизма и антиевропеизма. Ведь кто соорудил гигантский концлагерь для всех народов, в которых ещё горело святое пламя духа (вспомним хотя бы депортацию калмыков)? Кто искоренял буддизм и ислам так же свирепо, как и все ветви христианства? Кто изуродовал евразийские ландшафты, пытался менять течение великих рек, видевших Аттилу и Чингисхана? Кто, наконец, подлым ударом в спину прервал жизнь уникального маньчжурского эксперимента? Всё это должно немало озадачить русских евразийцев: готовы ли они ради благополучия народов континента отказаться от навязчивых «патриотических» мифов? От ответа на этот вопрос зависит жизнеспособность евразийской идеологии в XXI веке.
2) 2) Русское население в Маньчжу-Ди-Го успело побывать в непривычной с первого взгляда «ипостаси» нации-диаспоры. Чем же русская диаспора в Маньчжурии отличалась от, к примеру, ирландской в США? Обе играли важную роль в жизни приютивших их стран, не забывая о долге перед порабощённым Отечеством. Причём, если Ирландская Республиканская Армия жила за счёт пожертвований ирландских эмигрантов, то партизанские отряды в Приморье формировались из русских жителей Маньчжурии и курировались местными эмигрантскими организациями напрямую. Русские сумели прекрасно инкорпорироваться в чисто азиатский проект и внесли весомый вклад в его развития; недаром сами японцы отмечали культуртрегерскую роль русских в Маньчжу-Ди-Го. Оказывается, русский человек может прекрасно обходиться без назойливой опеки со стороны «родины» (т.е. СССР/РФ, занявших место исторической России) и преспокойно устраивать свою национальную жизнь в чужом государстве. «Безгосударственная», синдикалистская интерпретация русской идеи означает, что если России нет (а для нас, носителей традиции Российской Империи её действительно нет с октября 1917 г.), то надо искать счастья в других странах, встраиваться в другие проекты. Вслед за поломкой «великодержавных» стереотипов (а они ныне ломаются один за другим) появится русская «безгосударственная» (не обязательно индивидуалистическая) психология, которая-то и породит плеяду новых идентичностей, «европейских» и «азиатских». Подобная дефрагментация русской идентичности, её «позитивный распад» на созвездие нео-русских идентичностей (сибирской, уральской, казачьей и т.д.) позволит ликвидировать целый ряд проблем, связанных с засильем тоталитарного мышления у наших соотечественников. Но при этом алхимическом разложении элементов русскости не следует забывать о Традиции, которая через подвиг белой борьбы ведёт к Российской Империи, последнему легитимному государству русского народа. Отказ от централистской схемы приведёт к возрождению отношений времён Средневековья и станет новой молодостью мира. Ибо подлинная Империя немыслима без сильных, автономных, самодостаточных регионов, и историческая Россия, во избежание повторения драмы 1917 г., требует переучреждения на конфедеративных началах. Плоды, полученные в результате комбинирования сепаратизма и имперства, индивидуализма и общинности, не взирая на всю причудливость таких миксов, имеют все шансы стать резервуарами национального возрождения. Свойством сложных конструкций всегда является феноменальная долговечность.
3) 3) При потенциальном распаде РФ для её восточных окраин с особой остротой ре-актуализируется вопрос о межкультурном диалоге с соседними странами. По этому сценарию гипотетическому русскому государству Дальнего Востока предстоит вступить в тесный союз с двумя соседними «азиатскими тиграми», – Японией и Южной Кореей, чтобы отстаивать свой суверенитет и, что важней, биологическую безопасность, от социалистических тоталитарных чудищ, – КНР и КНДР. При таком развитии событий произойдёт откат к реалиям 1917-1922 гг. с «Восточной Российской Окраиной» в Забайкалье и «Дальневосточной республикой» (на этот раз, дай Бог, «белой», а не «красной» или «розовой») в Приморье. Фактор отсутствия у Японии военно-промышленного комплекса производит прискорбное впечатление; современная Япония, при её невероятном экономическом скачке, – не то милитаристское государство первой половины XX века, которое вселяло опасения большевикам. Но чем плохо построение в Приморье гражданского общества при поддержке соседей? Будущее Владивостока – это будущее русского Сингапура, коего можно достичь лишь в опоре на Японию. Русско-японский диалог всегда отличался серьёзностью: об этом говорит хотя бы то, что за 10 с лишним лет до создания Маньчжурии, Токио зондировало проект буферного русского (русско-казацко-бурятского) государства в Забайкалье. В экстремальных условиях мировых политических катаклизмов русский вопрос должен быть разыгран именно с сепаратистских позиций. Т.к. русские по праву считались первопроходцами Евразии, то ничто не мешает им создать свой крепкий национальный очаг посреди дружественных, сильно европеизированных азиатов (японцев и южнокорейцев).
