![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
rus_voprosОригинал взят у ![[livejournal.com profile]](https://www.dreamwidth.org/img/external/lj-userinfo.gif)
aquilaaquilonis в Степан Борисович Веселовский и его тайный дневник
1 марта 1918 года: Прожит ещё один день, который по теперешним временам надо считать, как в осажденных крепостях, за месяц. Сегодня передавали со слов полкового священника, приезжавшего из Полоцка, занятого немцами, что около 17-го немцы возобновят наступление, чтобы занять Петроград и Москву. По словам немецких офицеров, в их планы входит также занятие Одессы и Харькова. С кем ни говоришь, всеми овладело какое-то тупое отчаяние. Всякий понимает, конечно, что приход немцев – это позор и принесёт много горя, унижений и экономическое порабощение. Одновременно жизнь под кошмарным разгулом большевистской черни стала настолько невыносимой, что каждый или открыто, или про себя предпочитает рабство у культурного, хотя и жестокого врага, чем бессмысленную и бесплодную, бесславную смерть от убийц и грабителей.
17 апреля 1920 года: Ещё такой год, и от верхов русской интеллигенции останутся никуда не годные обломки – кто не вымрет, тот будет на всю жизнь разбитым физически и духовно человеком. И неудивительно, так как то, что мы переживаем, хуже самого жестокого иноземного завоевания и рабства, хуже каторги. Не только разбито всё, чем мы жили, но нас уничтожают медленным измором физически, травят, как зверей, издеваются, унижают.
12 ноября 1921 года: Злоба первобытного, ленивого и распущенного дикаря против дисциплины и субординации, которые налагал на него общественный строй в более высоких и строгих чем раньше формах труда и собственности. Зависть и озлобление дикаря к своим более культурным соперникам на жизненном поприще. Коммунизм потому имел успех, что прекрасно подходил как сколько-нибудь приличная личина для прикрытия лика озверевшего раба. Вовсе не коммунистический строй привлекал массы. Для них были дороги в коммунизме первые посылки, переходные меры: долой собственность (чужую), грабь награбленное, долой всякий авторитет, долой всякое превосходство в чём бы и в ком бы оно ни выражалось. Народу нет никакого дела до отвлечённых построений марксизма с его диалектической эквилибристикой. Он видит перед собой не капиталистический строй, а знакомых ему лично людей и предметы и против них обращает свою злобу. Отсюда полная безыдейность, а, следовательно, и бесплодие русской революции. В теории это утопия, а на практике анархический захват чужой собственности или бессмысленный бунт раба против господина, раба, который хочет, но не в состоянии сам стать господином.
<...>
9 июля 1940 года: Самое тяжелое впечатление производит печать постоянного животного трепета за свою жизнь на лицах моих бывших друзей и знакомых, которую легко увидеть, сравнивая теперешний облик человека с тем, который был раньше и, казалось, подавал надежды быть человеком до конца дней.
20 января 1944 года (последняя запись, впоследствии частично замаранная женой и публикатором разобранная не до конца): Всё это ушло далеко в вечность. Быть может, так и следует? Что наши беды, мысли, переживания в потоке событий? Но отделаться и не отделиться от личного невозможно, так как моё личное разумно и кажется мне разумным и полным смысла. А поток событий это, по Шопенгауэру, бесконечная и непрерывная цепь человеческих глупостей и злодеяний. К чему мы пришли после сумасшествия и мерзости 17-го года? Немецкий коричневый фашизм против красного, омерзительная форма фашизма в союзе с гордым и честным англосаксом против немецкого национал-фашизма. Миллиона два белых эмигрантов в недоумении. Осоюзиться с опломбированным вагоном и Сталиным? Никогда. До такой низости белая эмиграция не дошла и, к чести её, не дойдёт. Все карты спутаны, над всем царит волевой авантюрист, проходимец, без вчерашнего дня и без будущего. Рядовое быдло остается по-прежнему быдлом, навозом и пушечным мясом для авантюристов всех мастей. Куда идти дальше? Плебисциты? Но они оплеваны и втоптаны в грязь. Наполеон Третий показал, что такое плебисцит. Ему или его делу – перевороту – не поверили. А ведь то, что мы переживаем, есть продолжение плебисцита Наполеона. В Италии – Муссолини, в Германии – Гитлер, у нас – товарищ Ленин и так далее. И подумаешь, как долго Европа и всё почти культурное человечество жили миражом принципов великой и славной французской революции. Сама Франция всё 19-е столетие кровоточила злодеяниями, совершёнными в предсмертных судорогах, и ничего не может сказать кроме как стриженный, а не бритый. Отбросы умирающей Франции прежде всего под кровом Англии возвращаются к старому, грызне ничтожных авантюристов, оторванных от жизни, чуждых быдлу, презирающих его и отделывающихся на политических подмостках громкими пустыми фразами и грубой лестью.
Веселовский вошел в историческую науку двухтомным исследованием «Сошное письмо» (1915-1916), когда ему было уже 40 лет. Этот труд по своей масштабности, глубине и сделанным выводам не имел себе равных и сразу же ввел автора в довольно узкий круг историков-профессионалов. Московский университет присудил ему за эту работу степень доктора русской истории без защиты диссертации.
Степан Борисович Веселовский родился в Москве в дворянской семье 16 сентября 1876 года, окончил юридический факультет Московского университета, но стал историком. В 1917-1923 годах он был профессором Московского университета, в последние предвоенные годы являлся профессором Московского государственного историко-архивного института, но основную часть жизни в советское время работал в академическом институте. В 1946 году он стал действительным членом Академии наук СССР.
Академик Веселовский написал значительное число больших и глубоких работ по русскому феодальному землевладению, по политической истории России, в том числе по опричнине. Им выполнена серия исследований в области вспомогательных исторических дисциплин. Веселовский восстановил географию средневековой Руси, составил атлас карт ХІІІ-XVII веков, в конце жизни написал историко-географический очерк «Окрестности Москвы XIV-XVI вв.».
Одним из первых в советской исторической науке он обратился к топонимике и антропонимике, то есть к названиям географических объектов и личным именованиям людей. Его «Ономастикон», обширный свод сведений о древнерусских некалендарных именах и происходящих от них фамилиях, включает около 6000 антропонимов с указаниями на этимологию и время упоминания в источниках. Серия работ по генеалогии, в том числе по истории рода Пушкиных, была выполнена Веселовским тогда, когда сама эта наука была фактически под запретом. Огромный труд приложил Степан Борисович к публикации источников по русскому средневековью и их комментированию. Среди них акты подмосковных ополчений и Земского собора 1611-1613 годов, акты писцового дела, памятники социально-экономической истории Московского государства XIV-XVII веков.
В 1948 году академика Веселовского обвинили в том, что, «занимаясь десятки лет историей феодализма, он совершенно не пользуется широко известными работами классиков марксизма-ленинизма и их высказываниями по вопросам феодализма». Анна Степановна Веселовская, дочь академика, вспоминает, что в последние годы жизни «вокруг отца существовал какой-то вакуум, отсутствие друзей, коллег, среды», всеми оставленный и одинокий ученый иногда сетовал, что не уехал из революционного государства в самом начале становления системы. Многие из его трудов увидели свет лишь в посмертных изданиях, а некоторые не опубликованы до сих пор. Но «старорежимный» Веселовский навсегда остался непобежденным одиночкой, верным самому себе и истине.
Случай Веселовского значим как редкий в нашей историографии пример последовательного и сознательного отстаивания достоинства науки и права ученого на собственную позицию. Традиция свободомыслия и профессионализма в гуманитарной науке советского времени питалась именно опытом одиночек, а не коллективным наследием дрожащей от страха и жаждущей подачек корпорации. Его биограф отмечает: «Во внутренней жизни и характере Веселовский был закрытым одиноким скептиком с колоссальной работоспособностью. Эти грандиозные затраты энергии одного человека способствовали новому осмыслению и познанию мира, его развитию и преобразованию».
В течение многих лет Степан Борисович вел дневник, в котором фиксировал свое отношение к общественно-политическим процессам, происходившим в стране.
http://www.tverlife.ru/news/48910.html
С 1915 года, когда Веселовский начал свой дневник, до 1944-го, когда возникла последняя запись в нем, многократно поменялись и страна, в которой жил историк, и он сам. Да и в дневник внесено было много правки и дополнений. Исследовавший эти трансформации Андрей Юрганов рассказывает: «Когда я читал этот дневник, читал первоначальную редакцию, потом сравнивал ее с тем, что мы называем уже второй редакцией, то есть с тем, как Степан Борисович как переписывал свой собственный дневник, когда я считал это, что удивлялся тому, как необычна эта правка историка. Как, опять-таки, таинственен ход мысли этого человека. Потому что нам кажется априори, что если человек написал такой дневник с такими нестандартными, яркими и очень резкими мыслями по отношению к современной ему действительности, то в 40-е годы он должен был бы многое сокрыть, спрятать, убрать, чтобы, не дай Бог, этот текст не попал кому-нибудь на глаза. И мы в этой ситуации выдаем себя, свое собственное советское происхождение. А вот Степан Борисович Веселовский прожил довольно много лет в советское время и так и не стал советским человеком. Вот это меня все больше поражает. Когда он обращался к первоначальному своему тексту, то прежде всего убирал или правил или менял в тексте то, что было личным, глубоко личным. Ну, конечно, в этом смысле он сразу же убрал из своего переписанного уже текста всю историю его несчастливой любви, которую написал в первоначальном дневнике. Он убирал из текста все, что так или иначе говорило о его личных переживаниях, но вместе с тем он оставлял все те фрагменты, которые были опасны в то время, особенно опасны в 40-е годы. Потому что автор дневника был резко негативно настроен в отношении и советской власти, и большевиков. И вот эту сторону он не только не снимал, но как бы усиливал. Он добавлял такие фрагменты, такие факты, которые показывали его более глубокое понимание того, что произошло».
http://www.el-history.ru/node/467
aquilaaquilonis в Степан Борисович Веселовский и его тайный дневник1 марта 1918 года: Прожит ещё один день, который по теперешним временам надо считать, как в осажденных крепостях, за месяц. Сегодня передавали со слов полкового священника, приезжавшего из Полоцка, занятого немцами, что около 17-го немцы возобновят наступление, чтобы занять Петроград и Москву. По словам немецких офицеров, в их планы входит также занятие Одессы и Харькова. С кем ни говоришь, всеми овладело какое-то тупое отчаяние. Всякий понимает, конечно, что приход немцев – это позор и принесёт много горя, унижений и экономическое порабощение. Одновременно жизнь под кошмарным разгулом большевистской черни стала настолько невыносимой, что каждый или открыто, или про себя предпочитает рабство у культурного, хотя и жестокого врага, чем бессмысленную и бесплодную, бесславную смерть от убийц и грабителей.
17 апреля 1920 года: Ещё такой год, и от верхов русской интеллигенции останутся никуда не годные обломки – кто не вымрет, тот будет на всю жизнь разбитым физически и духовно человеком. И неудивительно, так как то, что мы переживаем, хуже самого жестокого иноземного завоевания и рабства, хуже каторги. Не только разбито всё, чем мы жили, но нас уничтожают медленным измором физически, травят, как зверей, издеваются, унижают.
12 ноября 1921 года: Злоба первобытного, ленивого и распущенного дикаря против дисциплины и субординации, которые налагал на него общественный строй в более высоких и строгих чем раньше формах труда и собственности. Зависть и озлобление дикаря к своим более культурным соперникам на жизненном поприще. Коммунизм потому имел успех, что прекрасно подходил как сколько-нибудь приличная личина для прикрытия лика озверевшего раба. Вовсе не коммунистический строй привлекал массы. Для них были дороги в коммунизме первые посылки, переходные меры: долой собственность (чужую), грабь награбленное, долой всякий авторитет, долой всякое превосходство в чём бы и в ком бы оно ни выражалось. Народу нет никакого дела до отвлечённых построений марксизма с его диалектической эквилибристикой. Он видит перед собой не капиталистический строй, а знакомых ему лично людей и предметы и против них обращает свою злобу. Отсюда полная безыдейность, а, следовательно, и бесплодие русской революции. В теории это утопия, а на практике анархический захват чужой собственности или бессмысленный бунт раба против господина, раба, который хочет, но не в состоянии сам стать господином.
<...>
9 июля 1940 года: Самое тяжелое впечатление производит печать постоянного животного трепета за свою жизнь на лицах моих бывших друзей и знакомых, которую легко увидеть, сравнивая теперешний облик человека с тем, который был раньше и, казалось, подавал надежды быть человеком до конца дней.
20 января 1944 года (последняя запись, впоследствии частично замаранная женой и публикатором разобранная не до конца): Всё это ушло далеко в вечность. Быть может, так и следует? Что наши беды, мысли, переживания в потоке событий? Но отделаться и не отделиться от личного невозможно, так как моё личное разумно и кажется мне разумным и полным смысла. А поток событий это, по Шопенгауэру, бесконечная и непрерывная цепь человеческих глупостей и злодеяний. К чему мы пришли после сумасшествия и мерзости 17-го года? Немецкий коричневый фашизм против красного, омерзительная форма фашизма в союзе с гордым и честным англосаксом против немецкого национал-фашизма. Миллиона два белых эмигрантов в недоумении. Осоюзиться с опломбированным вагоном и Сталиным? Никогда. До такой низости белая эмиграция не дошла и, к чести её, не дойдёт. Все карты спутаны, над всем царит волевой авантюрист, проходимец, без вчерашнего дня и без будущего. Рядовое быдло остается по-прежнему быдлом, навозом и пушечным мясом для авантюристов всех мастей. Куда идти дальше? Плебисциты? Но они оплеваны и втоптаны в грязь. Наполеон Третий показал, что такое плебисцит. Ему или его делу – перевороту – не поверили. А ведь то, что мы переживаем, есть продолжение плебисцита Наполеона. В Италии – Муссолини, в Германии – Гитлер, у нас – товарищ Ленин и так далее. И подумаешь, как долго Европа и всё почти культурное человечество жили миражом принципов великой и славной французской революции. Сама Франция всё 19-е столетие кровоточила злодеяниями, совершёнными в предсмертных судорогах, и ничего не может сказать кроме как стриженный, а не бритый. Отбросы умирающей Франции прежде всего под кровом Англии возвращаются к старому, грызне ничтожных авантюристов, оторванных от жизни, чуждых быдлу, презирающих его и отделывающихся на политических подмостках громкими пустыми фразами и грубой лестью.
Веселовский вошел в историческую науку двухтомным исследованием «Сошное письмо» (1915-1916), когда ему было уже 40 лет. Этот труд по своей масштабности, глубине и сделанным выводам не имел себе равных и сразу же ввел автора в довольно узкий круг историков-профессионалов. Московский университет присудил ему за эту работу степень доктора русской истории без защиты диссертации.
Степан Борисович Веселовский родился в Москве в дворянской семье 16 сентября 1876 года, окончил юридический факультет Московского университета, но стал историком. В 1917-1923 годах он был профессором Московского университета, в последние предвоенные годы являлся профессором Московского государственного историко-архивного института, но основную часть жизни в советское время работал в академическом институте. В 1946 году он стал действительным членом Академии наук СССР.
Академик Веселовский написал значительное число больших и глубоких работ по русскому феодальному землевладению, по политической истории России, в том числе по опричнине. Им выполнена серия исследований в области вспомогательных исторических дисциплин. Веселовский восстановил географию средневековой Руси, составил атлас карт ХІІІ-XVII веков, в конце жизни написал историко-географический очерк «Окрестности Москвы XIV-XVI вв.».
Одним из первых в советской исторической науке он обратился к топонимике и антропонимике, то есть к названиям географических объектов и личным именованиям людей. Его «Ономастикон», обширный свод сведений о древнерусских некалендарных именах и происходящих от них фамилиях, включает около 6000 антропонимов с указаниями на этимологию и время упоминания в источниках. Серия работ по генеалогии, в том числе по истории рода Пушкиных, была выполнена Веселовским тогда, когда сама эта наука была фактически под запретом. Огромный труд приложил Степан Борисович к публикации источников по русскому средневековью и их комментированию. Среди них акты подмосковных ополчений и Земского собора 1611-1613 годов, акты писцового дела, памятники социально-экономической истории Московского государства XIV-XVII веков.
В 1948 году академика Веселовского обвинили в том, что, «занимаясь десятки лет историей феодализма, он совершенно не пользуется широко известными работами классиков марксизма-ленинизма и их высказываниями по вопросам феодализма». Анна Степановна Веселовская, дочь академика, вспоминает, что в последние годы жизни «вокруг отца существовал какой-то вакуум, отсутствие друзей, коллег, среды», всеми оставленный и одинокий ученый иногда сетовал, что не уехал из революционного государства в самом начале становления системы. Многие из его трудов увидели свет лишь в посмертных изданиях, а некоторые не опубликованы до сих пор. Но «старорежимный» Веселовский навсегда остался непобежденным одиночкой, верным самому себе и истине.
Случай Веселовского значим как редкий в нашей историографии пример последовательного и сознательного отстаивания достоинства науки и права ученого на собственную позицию. Традиция свободомыслия и профессионализма в гуманитарной науке советского времени питалась именно опытом одиночек, а не коллективным наследием дрожащей от страха и жаждущей подачек корпорации. Его биограф отмечает: «Во внутренней жизни и характере Веселовский был закрытым одиноким скептиком с колоссальной работоспособностью. Эти грандиозные затраты энергии одного человека способствовали новому осмыслению и познанию мира, его развитию и преобразованию».
В течение многих лет Степан Борисович вел дневник, в котором фиксировал свое отношение к общественно-политическим процессам, происходившим в стране.
http://www.tverlife.ru/news/48910.html
С 1915 года, когда Веселовский начал свой дневник, до 1944-го, когда возникла последняя запись в нем, многократно поменялись и страна, в которой жил историк, и он сам. Да и в дневник внесено было много правки и дополнений. Исследовавший эти трансформации Андрей Юрганов рассказывает: «Когда я читал этот дневник, читал первоначальную редакцию, потом сравнивал ее с тем, что мы называем уже второй редакцией, то есть с тем, как Степан Борисович как переписывал свой собственный дневник, когда я считал это, что удивлялся тому, как необычна эта правка историка. Как, опять-таки, таинственен ход мысли этого человека. Потому что нам кажется априори, что если человек написал такой дневник с такими нестандартными, яркими и очень резкими мыслями по отношению к современной ему действительности, то в 40-е годы он должен был бы многое сокрыть, спрятать, убрать, чтобы, не дай Бог, этот текст не попал кому-нибудь на глаза. И мы в этой ситуации выдаем себя, свое собственное советское происхождение. А вот Степан Борисович Веселовский прожил довольно много лет в советское время и так и не стал советским человеком. Вот это меня все больше поражает. Когда он обращался к первоначальному своему тексту, то прежде всего убирал или правил или менял в тексте то, что было личным, глубоко личным. Ну, конечно, в этом смысле он сразу же убрал из своего переписанного уже текста всю историю его несчастливой любви, которую написал в первоначальном дневнике. Он убирал из текста все, что так или иначе говорило о его личных переживаниях, но вместе с тем он оставлял все те фрагменты, которые были опасны в то время, особенно опасны в 40-е годы. Потому что автор дневника был резко негативно настроен в отношении и советской власти, и большевиков. И вот эту сторону он не только не снимал, но как бы усиливал. Он добавлял такие фрагменты, такие факты, которые показывали его более глубокое понимание того, что произошло».
http://www.el-history.ru/node/467
