rus_vopros

Германский историк, исследователь фашизма Эрнст Нольте определял фашизм как реакцию на победоносное шествие коммунизма. Чтобы успешно противостоять марксистской экспансии, фашизм облёкся в левые одежды, выбросил красное знамя социализма и благодаря этому заигрыванию с антикапиталистической риторикой сумел стать наиболее действенным оружием, которым в борьбе с мировой революцией владели свободолюбивые народы. Примерно так звучит мысль Нольте в нашей консервативно-революционной обработке. Синтезируя национализм и социализм, антибольшевистские движения Европы, в первую очередь, итальянское и германское, адекватно ответили на вызовы индустриального общества. Нет оснований подвергать сомнению тот факт, что в 20-40-ые гг. XX века идеология Гитлера и Муссолини, де Риверы и Дегрелля выглядела ультрасовременно и выигрышно на фоне пресловутой «реакции» (старого консерватизма сильно деградировавших элит, неспособных провозгласить Крестовый поход против красной опасности). Но 1945 год стал точкой невозврата, маргинализировавшей сторонников «третьего пути», т.е. одинаковой борьбы с большевизмом и плутократией. В политических исследованиях, посвящённых националистическим партиям послевоенной Европы встречается термин «пост-фашизм», с помощью которого политологи описывают эволюцию крайне-правых идей после 1945 г. Очевидно, что, несмотря на недвусмысленную (духовную, а подчас и организационную) преемственность по отношению к героям 30-40 гг., ультраправый феномен второй половины XX века вряд ли можно назвать «фашизмом», что и явилось причиной введения в оборот новой терминологии. И если на заре фашизма его главным донором стал социализм (сам фашизм, следовательно, тот же социализм, но немарксистского толка), то сегодня только слепой не замечает всё более тесных уз между европейским национализмом и либерализмом.

Пересмотр и переоценка европейскими ультраправыми ценностей унесённой весной 1945 г. эпохи стартует уже в первые послевоенные годы. Эвола пишет свои «Ориентации» (1950) и «Люди и руины» (1953), где пытается сформулировать символ веры, в соответствии с которым традиционалист должен жить в новом мире. В Великобритании какие-то шаги предпринимает Освальд Мосли, наверно, самый везучий из всех вождей европейского возрождения, который и после пребывания в британской тюрьме смог создать и возглавить Юнионистское движение (не взирая на «неудобную» родословную, восходящую к Британскому союзу фашистов, движение не было запрещено и участвовало в парламентских выборах). В 60-70-ыхх гг. происходит уже более основательная ревизия крайне-правой идеологии. Однако, переломным моментом становится 1984 г., когда французский Национальный фронт Жана-Марии Ле Пена получает 10 мест в Европарламенте и из «серой лошадки» становится серьёзной силой. Европейский национализм перестаёт казаться обывателю потенциальной угрозой свободе и собственности. Напротив, ультраправые политики делают всё возможное, чтобы сформировать антитоталитарный имидж своих партий. В моду, и не только у националистов, входит евроскептицизм, трактующий ЕС как централистскую и авторитарную организацию, посягающую на суверенитет входящих в неё стран. Ультраправые перестают выглядеть экстремистами, вживаясь в роль рыцарей, объявивших крестовый поход против «государства всеобщего благосостояния».

Небезынтересно проследить за эволюцией фламандского национализма. Движение, чьи национал-социалистические корни не являются ни для кого секретом, относительно недавно прошло цикл видоизменений в либеральном ключе, что позволило ему обойти поистине драконовы меры антифламандского правительства Бельгии и стать органической частью бельгийского политического поля.

Вопреки общепринятым представлениям о странах Бенилюкса как об оплотах национального и экономического благополучия, Бельгия являет собой пример мягкой, европейской, демилитаризованной, но всё же «Палестины». Этнические противоречия здесь заложены в самой природе появившегося в первой половине XIX века Бельгийского королевства, одного из самых молодых государств Европы. Национальный состав населения Бельгии неоднороден и состоит из двух сообществ, французского (валлонского) и фламандского, а если прибавить к ним и немецкоговорящих бельгийцев, то даже из трёх. Фламандцы, говорящие на фламандском языке (диалекте нидерландского языка) и живущие в северной части страны, составляют около 55%, в южной же части живут франкоязычные валлоны, составляющие приблизительно 35% от общего числа жителей страны. Примерно 10% сосредоточено в столичном округе Брюсселя, имеющем официальный статус двуязычного района. Фактическое разделение страны на две общины, разграниченные разным этническим происхождением, языком, культурой и внешнеполитическими ориентирами (валлоны с гордостью ощущали себя ветвью французской grande nation, а фламандцы грезили воссоединением с «великими Нидерландами»). Единственное, что худо-бедно сплачивает валлонов и фламандцев – это общая католическая религия.

На заре независимости Бельгии, Фландрия играла роль аграрного придатка промышленной Валлонии, усеянной угольными шахтами, и, следовательно, металлообрабатывающими заводами. В противоположность богатому и преуспевающему Югу, на фламандском Севере наблюдались слабые признаки процесса индустриализации. Исходя из экономической приоритетности Валлонии, валлонская франкофильская буржуазия оказывала решающее влияние на бельгийскую политику, от которой фламандское населения было практически отстранено. Ущемление фламандцев перекинулось на наиболее болезненные области языка и культуры. Бельгийская (т.е. валлонская) элита всячески игнорировала фламандский язык, используя только французский как в общении, так и в политике.

В течение длительного времени, политика и социальная сфера находились в руках Валлонии. Этот регион обладал юридической властью, на его территории были расположены ведущие государственные и местные органы управления, полиция. Судопроизводство в тот период велось практически повсеместно на французском языке. Лишь в 1930 г. фламандцам удалось добиться, чтобы в высшем учебном заведении — Гентском университете — начали преподавать на фламандском языке. Это событие больше известно в истории как «компромисс бельгийцев». В результате этого компромисса голландский язык получил равное положение с французским языком. Но противоречия между валлонами и фламандцами были все еще решены не полностью. Это было связано с тем, что Фландрия по-прежнему оставалась экономически отсталым регионом.

Результатом долгой дискриминации явился «фламандский комплекс неполноценности». Для того, чтобы хоть как-то доказать Европе своё существования, фламандская интеллигенция вынуждена была пользоваться ненавистным французским языком. Так, национальная «Библия» фламандцев, роман Шарля Костера «Уленшпигель» изначально был написан на французском, и только потом был переведён на фламандский.

Дуновение новых идей в 20-30-ые гг. прошлого века не могли не затронуть Бельгии. Фламандский национализм начал приобретать радикальные черты. Даже первоначальная идея фламандской независимости претерпела изменения в пангерманском ключе. Например, вождём «Союза фламандских национал-солидаристов» Йорисом Ван Севереном выдвигалась оригинальная доктрина «Великих Нидерландов», т.е. построенного на средневековых рыцарских традициях фашистского государства, занимающего площадь Голландии, Бельгии, Люксембурга, французской Фландрии и Бургундии. В последствие, эта идея перекочевала в планы Генриха Гиммлера, намеревавшегося после победы в войне создать «государство СС», — Бургундию.

Занимая положение людей «второго сорта» и выглядя в глазах франковилов «деревенщиной», фламандцы искали возможность добиться своих прав с помощью внешней силы. И при немецкой оккупации Бельгии такая возможность им представилась. В период между 1939 и 1944 гг. наступил кратковременный ренессанс фламандского национального движения. Дело в том, что нацисты считали фламандцев (как и голландцев) своей расовой ровней, германским народом, который не должен испытывать притеснений в Новой Европе, построенной по образу Священной Римской Империи Германской Нации. Кроме того, заигрывая с фламандским национализмом, немцы также старались заслужить имидж защитников малых народов. И им это удалось. Разницу в статусе фламандцев и валлонов можно почувствовать хотя на примере того, что фламандские части СС возникли сразу же после начала советско-германской войны, в то время как валлонам (чьи националисты, надо признать, были настроены не менее пронемецки) было позволено создать свой легион лишь в составе Вермахта. К слову, фольксфюрер валлонов Леон Дегрелль, несмотря на своё германофильство, даже в годы оккупации выступал за сохранение территориального единства Бельгии, а первая совместная конференция валлонских и фламандских националистов состоялась только в 1943 г. в Брюсселе (крайне занятно, что в её работе принимали участие и представители русской новой и старой эмиграций, поэтому её смело можно назвать валлонско-фламандско-русской).

Тем не менее, немецкое покровительство сыграло плохую службу фламандскому национализму после войны, когда движение за самоопределение целого народа начинало восприниматься как полностью нео-нацистское явление. Таким образом, меры бельгийского правительства против фламандского движения стали выглядеть обыкновенной «борьбой с неофашизмом» и дискриминация фламандцев приобрела новую, «железную» легитимацию. Вся послевоенная история фламандского национализма описывает долгий путь по созданию нового облика движения, которое при всех вынужденных уступках никогда не лишалось несколько «экстремистской» окраски. Во многом из-за этой эволюции от национал-социализма к национал-либерализму русским националистом надо внимательно изучить биографию фламандского движения (нижеприведённая информация, с некоторыми изменениями, позаимствована из работ Е.В. Ивановой и И.С. Григорьева «Формирование крайне-правого движения в Бельгии на примере партии Фламандский интерес» и «Муниципальные выборы во Фландрии в контексте роста популярности фламандской политической партии Фламандский интерес» в сборнике «Праворадикальные политические партии и движения современной Европы» под редакцией И.Н. Барыгина, 2011 г.)

В 1950-е годы Карел Диллен основывает совместно с Ллойдом Клаесом выходцем из умеренной «Фламандской националистической партии», партию «Народный союз». Однажды Карел Диллен отметил, что такие термины, как «расист» и «фашист», звучат настолько благородно, что он ими гордится. В 1954 г. в избирательных бюллетенях фламандские националисты выступили под названием «Христианско-фламандский народный союз». Вскоре это название было заменено на «Народный союз». Основным постулатом этой партии была федерализация Бельгийского государства. Будучи членом правящей коалиции, «Народный союз» принял участие в так называемом «Эгмонт Эгримент» (Agmont Agreement), соглашении 1977 г., касающемся федерализации Бельгии. В конце концов, партия разделилась на два крыла. Карел Диллен возглавил «Фламандскую национальную партию», а Ллойд Клаес — «Фламандскую народную партию». Именно эти два крыла вышли в 1978 г. на парламентские выборы под единым названием «Фламандский блок». Необходимо отметить, что членами данного блока были и ветераны «Фламандского национального союза», которые активно сотрудничали с нацистами во время оккупации. Начиная с 1978 года партия стабильно получала 1–2% голосов избирателей на выборах.

С середины 1980-х годов «Фламандский блок» постепенно изменяется. Появляются новые члены, лидеры молодежных и студенческих националистических организаций. Важным событием является приход в партию Филиппа Девинтера, который впоследствии стал лидером «Фламандского блока». Именно в этот момента партия начала проводить конференции, посвященные проблеме миграции в Бельгии. «На парламентских выборах 1987 г. партия выступает с новым девизом «Сначала — наши!» («Our own people first»). Этот слоган основан на главном принципе французской партии «Национальный фронт» (Front National) «Les francais d’abord». На этих выборах партия впервые получила место в бельгийском Сенате.

По словам одного из ведущих членов партии — Франка Ванхеке, «грязная война против нашей партии началась в октябре 1988 г., когда мы получили 18% голосов на выборах в органы местного самоуправления в Антверпене, самом большом городе Фландрии. В тот день Луи Тоббак, министр внутренних дел, заявил, что Фламандский блок — это болезнь, с которой надо бороться всеми возможными способами. После всеобщих выборов 1991 г., когда мы получили 10,3% фламандских голосов, был создан Центр равных возможностей и борьбы с расизмом (CEOFR)». Этот институт находится под контролем правительства и состоит из представителей всех политических партий Бельгии, за исключением «Фламандского блока». После победы партии на выборах 1992 г. правительство ввело запрет на любые тактические союзы с блоком, чтобы не допустить его лидеров в правительство. Этот запрет, получивший неофициальное название «санитарного кордона», казалось, обрекал «Влаамс блок» вечно оставаться политическим аутсайдером.

Однако новый лидер фламандских ультраправых, опытный популист и блестящий оратор Филипп Девинтер, сумел найти выход из казавшегося безвыходным положения. Он публично отрекся от антисемитизма, сделав упор на двух ключевых темах — «угнетении» Фландрии со стороны центрального правительства, использующего регион как дойную корову для дотаций бедной Валлонии, и экспансии исламских иммигрантов. Эти темы были подняты в «Программе 70 пунктов», нацеленной на борьбу с иммиграцией. Они включали в себя проблемы репатриации всех иммигрантов, вплоть до третьего поколения, образовательный апартеид и разделение социальной безопасности.

В 1993 г. CEOFR вызвал в суд сына и зятя Карела Диллена, основателя «Фламандского блока». Не потому, что их признали расистами, а по обвинению в нарушении ст. 3 «сотрудничество» с Фламандским блоком» 7 мая 1998 г. после новой победы Фламандского блока на выборах все партии, исключая сам «Фламандский блок», проголосовали за изменение конституции и внесение в нее статьи 5bis, согласно которой суд имел право лишать расистов и тех, кто с ними сотрудничает, политических прав. Это означает, что подобные лица не могли бы иметь право голоса и выдвигать свою кандидатуру на выборах.

В 1999 г. ультраправых поддерживало уже более 10% населения страны. Тогда же Девинтер начал налаживать контакт с влиятельной хасидской общиной Антверпена посредством активной переписки и на личном уровне. Девинтер старался заранее информировать хасидов о том, кто из представителей «Влаамс блока» намерен выступить в парламенте на интересующие евреев темы. Задолго до таких выступлений блок рассылал по еврейским домам тексты речей, часто переведенные на идиш. Причина этой дружбы с евреями крылась вовсе не в личных симпатиях Девинтера, а в трезвом расчете. Когда поднялась волна антисемитских настроений, «Влаамс блок» громко и открыто заявил о своей поддержке евреев. В 2000–2001 гг. фламандские националисты действительно защищали хасидов Антверпена от насилия со стороны мусульманской (преимущественно марокканской) молодежи.

Однако 11 октября 2000 г., три дня спустя после очередной победы «Фламандского блока» на выборах, «Центр равных возможностей и борьбы против расизма» (CEOFR) вызвал три некоммерческие фламандские компании в суд и вновь обвинил их в связи с расистской организацией. 29 июня 2001 г. фламандский судья Брюссельского уголовного суда отказался выносить вердикт, аргументировав это тем, что, по его мнению, электорат должен решить судьбу политической партии. Однако CEOFR отправил дело в Апелляционный суд. Но это ни к чему не привело. Тогда президент Центра Леман объявил, что он продолжит подавать жалобы до тех пор, пока не найдет судью, который будет выступать против «Фламандского блока». Он отправлял дело в кассационный суд, в Верховный суд Бельгии, состоящий как из фламандцев, так и из франкофонов. Но желаемых результатов так и не смог добиться. В это время результаты проеврейской политики не заставили себя ждать: на региональных выборах 2003 г. «Влаамс блок» получил в общей сложности 19% голосов, став третьей крупнейшей партией Бельгии. А результаты выборов в Антверпене были еще сенсационнее: здесь ультраправые получили 33% голосов, решительно потеснив левые партии.

Борьба правительства за признание Фламандского блока расистской организацией продолжалась. Сразу после того, как президентом Центра стал Жозеф де Витте, дело было отправлено в Апелляционный суд Гента, где и был достигнут желаемый результат. И уже 21 апреля 2004 г. судья, пробельгийский франкофон из Гента, зачитал вердикт, по которому все три ранее обвиняемые организации должны были выплатить штраф в размере 12 400 евро. 9 ноября 2004 г. Верховный суд Бельгии признал фламандскую правую партию «Влаамс блок» расистской. По решению суда партия «Влаамс блок» лишилась доступа к государственному финансированию и телевидению, что фактически означало прекращение ее деятельности. Президент принял решение о роспуске партии, чтобы избежать уголовного расследования против членов партии и ее «сообщников».

Решение бельгийского суда было серьезно раскритиковано в международной прессе. «Грязные штучки в Бельгии», — пишет «Канэдиен Нэшнал Пост» (Canadian National Post). — Британская либеральная газета иронически подметила, что в Бельгии появилась новая отличительная черта помимо шоколада, Тэн Тэна и пива». Однако 14 ноября того же года появилась новая партия — «Фламандский интерес» («Влаамс Беланг» — «Vlaams Belang»). По словам лидера, новая партия будет придерживаться той же политики, что и на выборах 2004 г., но исключит из нее печально известную «Программу 70 пунктов», которой они придерживались начиная с 1992 г. Политика изоляции со стороны остальных партий распространилась и на последователя Фламандского блока. После смены названия «Фламандский интерес» позиционирует себя как националистическая партия правого толка, которая выступает за независимость Фландрии с Брюсселем в качестве столицы. Партия призывает приостановить предоставление лингвистических уступок франкоговорящим, которые живут на окраинах Брюсселя, расположенных во фламандской провинции Брабант. Партия выступает за возвращение земель, которые были «украдены» у фламандцев. «Фламандский интерес» продолжает требование «Фламандского блока» относительно амнистии для «нацистских коллаборационистов». Партия продолжает активно выступать за более тесное сотрудничество с Нидерландами.

Следующей вехой стали очередные федеральные выборы, состоявшиеся 10 июня 2007 г., на которых «Фламандский интерес» получила еще больше голосов, чем на предыдущих выборах. Это были первые выборы, в которых «Фламандский интерес» участвовала под новым именем. Многие прогнозировали провал на выборах партии «Фламандский интерес», партии, презираемой остальными за свои радикальные идеи, за свои взгляды на независимость Фландрии и иммигрантов. В результате голосования «Фламандский интерес» получила 11,99% голосов в Палате представителей, что на 0,40% больше, нежели получила партия Фламандский Блок на выборах в 2003 г., и 11,89% голосов в Сенат, что больше на 0,57%.

Можно сделать вывод, что нынешняя партия «Фламандский интерес» полностью переняла программу и требования партии «Фламандский блок». Однако есть два аспекта, по которым видно различие двух партий. В первую очередь, это политика в области иммиграции. «Фламандский интерес» смягчила «ксенофобские» требования, однако осталась ярым противником всякого рода иммиграции. Партия на сегодняшний день требует репатриации лишь тех иммигрантов, которые нарушают, отрицают или борются с фламандской культурой и такими европейскими ценностями, как разделение церкви и государства, свобода слова, равенство между мужчинами и женщинами.

Вторым основным отличием «Фламандский интерес» является экономическая платформа. Принцип «солидарности» был перемещен с передовых позиций экономической платформы партии. ФИ активно выступает за неолиберальную модель экономики. Таким образом, изменив некоторые положения «Влаамс Блок», новая партия получила возможность получать субсидии от государства, как и другие партии, представленные в парламенте.

название или описание

«Солидаризм-капитализм-национализм-популизм-ультралиберализм: социально-экономический ребус!»: так идеология ФИ воспринимается его оппонентами из левого лагеря

Однако, как заявил на собрании партии президент «Влаамс Беланг» Франк Ванхеке, «Фламандский интерес» вовсе не собирается стать облегченной версией «Фламандского блока». На сегодняшний день можно заметить еще одну удивительную тенденцию. С момента смены названия партии произошло не только своеобразное ее обновление в политическом спектре, но и изменение во внешнем облике членов партии. Партийная элита всегда одета «с иголочки», говорит на чистом нидерландском языке, участвует в семейных торжествах, старается быть терпимой по отношению к своим оппонентам во время дебатов. Аналитики объясняют это тем, что изменения в партии, модернизация программы и изменение партийной структуры, внедрение нового стиля и использование чистого нидерландского языка — все это сделано с пониманием дела. Ничто не обходится без грамотной тактики. Таким образом, можно сделать вывод, что партия прошла этап изменения, который должен положительно повлиять на имидж партии и привлечь новых сторонников.

В идеологии ФИ на современном этапе можно выделить четыре основных идеологических «блока»:

1) Отношение к иммиграции и узлу проблем, связанных с ней;

2) Фламандский национализм и сепаратизм;

3) Консервативный взгляд на гражданские права и свободы;

4) Экономический либерализм.

Изменения в идеологии по сравнению с «Фламандским блоком» коснулись многих областей идеологии ФИ, хотя, как правило, о том, что позиция становится действительно более умеренной говорить не приходится. Эффект смягчения позиции вызван тем, что идеология ФИ становится более рациональной: это идеология, не противоречащая законным нормам, логичная, соответствующая здравому смыслу и, как следствие, идеология, приемлемая для избирательной (речь, таким образом, идёт не о смене идеологии, а о размывании общественных ориентиров). «Экстремистские» по происхождению концепции становятся частью политического мейнстрима.

В последние годы ФИ отошёл от тезиса об исключительности фламандской культуры. В идеологии «Фламандского блока», до его запрета, можно было отыскать некоторые черты, которые приближают фламандский национализм к неонацизму. В частности, согласно программе ФБ, нации и культуры включены в иерархию и неравны: так, изначально неравны западная и восточная культуры, а национальные культуры расположены по нисходящей: высшую ступень занимают фламандцы, живущие во Фландрии, и голландцы, которых с фламандцами объединяет общий язык, культура, близкая территория и общая история, за ними следует население французской Фландрии, фламандцы Валлонии и Брюсселя, «живущие на оккупированных территориях», затем – европейцы, которые принадлежат к общей с фламандцами европейской культуре, и завершают иерархию неевропейцы, не разделяющие с фламандцами ни общей культуры, ни языка. «Фламандский интерес». Как было сказано, ФИ отошёл от таких воззрений и нынче делает акцент не на превосходстве одной из культур над другими, а на несовместимости фламандской культуры с культурой ислама, боязни фламандцев за сохранение своей идентичности перед угрозой иммиграции. Таким образом, позиция партии по этому вопросу становится более умеренной, хотя параллельно усиливается агрессивность лозунгов, а партийная риторика становится всё более «непримиримой».

В то же время, меняя аргументацию, ФИ не отказывается от радикального сепаратизма: как и прежде, в его программе важное место занимают требования предоставления независимости Фландрии со столицей в Брюсселе, критика бельгийского федеративного устройства и требование амнистии репрессированных бельгийским государством фламандских националистов, и всё так же ярки образы «похорон Бельгии» в партийной риторике.

Отдельного упоминания заслуживает отношение партии к еврейскому вопросу. Ещё для фламандских и голландских националистов 30-ых гг. «пещерный антисемитизм» не был так характерен, как для их германских соседей. Как было упомянуто выше, партия придерживается строго про-израильской позиции, считая Израиль естественным союзником в борьбе с интернациональным исламизмом. В Антверпене, «вотчине» лидера ФИ Филлипа Девинтера, крупнейшая еврейская община активно поддерживает фламандских националистов. В 2010 г. ФИ, наряду с другими правыми партиями, отправил в Израиль делегацию, где ей была подписана «Иерусалимская декларация», подтверждающая право Израиля на существование и защиту от терроризма. В ответ, депутат Кнессета Аюм Кара в 2011 г. посетил Бельгию.

Успех фламандских националистов, целиком обусловленный их тактикой, тем удивительней, что фламандское движение, в отличии, например, от французского Национального фронта или австрийской Партии Свободы, может считаться законным наследником европейского национал-социализма и фашизма. Если французский национализм, представляемый Ле Пеном, почти не «запятнал» себя в 1940-1945 гг. (голлисты были такими националистами, что и петеновцы, разница состояла лишь в ориентации: на Англию или на Германию),а австрийский национализм с точки зрения нацистов вообще был «ересью», то фламандское движение самим своим существованием (так же как и гонениями на него) обязано Третьему Рейху. По крайней мере, немецкая оккупация Бельгии вдохнула жизнь в фламандский национализм и на некоторое время сделала его мейнстримом. Тем не менее, послевоенные реалии заставили фламандцев пересмотреть некоторые пункты своего исходного национализма, впрочем, не отказываясь от своего мировоззрения и непримиримости. Так как фламандские националисты не считались с «чистотой риз», за которую усиленно ратуют советские жидобои из России, им удалось добиться успехов, с которыми не идут ни в какое сравнение «достижения» русских националистов. В результате, старый дух Новой Европы, облечённый в одежды экономического либерализма, дружественно настроенный к правому сионизму, нынче обошёл все драконовы законы бельгийского государства и действует в его правовом поле, получая финансирование от той страны, дезинтегрироваться которую собирается.

Надо сказать, что русский национализм не с меньшим, а то и с большим правом, может претендовать на статус «преемника» Третьего Рейха, ибо вклад русских правых в становление национал-социализма в начале 1920-ых гг. признан даже в научном сообществе Запада (см. Kellog, Michael. The Russian Roots of Nazism: White Emigres and the making of National Socialism. 1917-1945. Cambridge University Press, 2005. 345 pp.). Смогут ли русские националисты сбросить с себя коросту чуждой им советчины и взять на вооружение концепты, преданные анафеме у старопатриотов? Если они любят традиционную Россию так же как фламандские сепаратисты любят Фландрию, то смогут. Но если вместо России в их голове царит «православный коммунизм», то определённо нет.