![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
Солженицын о первой мировой войне
Aug. 13th, 2016 08:10 amЗадуманный в 1937 и завершенный в 1980 году «Август четырнадцатого» А.И.Солженицына представляет собою очень важное руское освещении Первой мировой войны.
Учитывая неоднократные высказывания писателя о мотивах, побудивших его обратиться к отечественной истории, решающим среди которых, как известно, явилось опровержение господствовавшей в общественном сознании лжи, то естественно было бы предположить: писать так, будто бы и не существовало совецких произведений об «империалистической бойне», Солженицын не мог.
Выбор самсоновской катастрофы в качестве первого узла «Красного колеса» не случаен. В бессмысленной гибели второй армии в первый же месяц боевых действий автор увидел очевидное продолжение военных неудач русско-японской войны и предвестие грядущего уничтожения исторической России.
Первая мировая война явилась мощным организатором славянофильских идей. Миф о войне, - как национальном возрождении, основанный на извечном противоречии между германским варварством и славянским богоизбранничеством,
в канун кампании и самом начале ее приобрел статус государственного. Этот миф формировал представления о современности как эпической ситуации.
Отказ от дискредитированного историей славянофильского мифа произошел на рубеже 20-30-х годов.
Хотя отношение Солженицына к славянофильской идее нельзя считать однозначным, но следует признать, что мессианская риторика была чужда ему, как и большинству художников, пишущих о мировой войне в после переворотные десятилетия.
В «Августе четырнадцатого» доминирует национальная самокритика.
Революционный миф о первой мировой войне, складывавшийся на протяжении 20-х годов и окончательно оформившийся к началу
30-х, представлял рациональное объяснение «тайны рождения войны» и логическое обоснование неизбежности падения старого режима. В основе его лежала большевитская концепция перерастания империалистической войны в войну гражданскую. Разработанная в 1915 году, она постепенно вытеснила из общественного сознания иные трактовки событий 1914-1918 годов.
Война стала восприниматься исключительно как революционная ситуация.
По Упырю -СТАЛИНу Россию периода кампании надлежало изображать только как страну, «беременную революцией»
Этот миф сводил всю сложность переживаемого в 1914-1918 годах исторического момента к универсальной идее революционного прозрения РН.
Первоначальный план «Августа четырнадцатого» тносится к 1937 году был в русле революционного мифа.
В первой стадии работы, много глав отводилось Саше Ленартовичу, мобилизованному интеллигенту, уходящему затем в революцию, но эти главы с годами отпали.
Солженицынское неприятие революционной идеологии в окончательном варианте выражено с предельной откровенностью,, доходящем до карикатуры на деятелей антируского революционного движения.
Оровержение революционной мифологии бесспорно. Нет сомнений и в том, что именно «Август четырнадцатого» да и Красное колесо» в целом способствовали этому.
Революционный миф присутствует в романе как объект непосредственной полемики. Обратимся к трактовке в «Августе четырнадцатого» широко известного исторического факта: Ленин принимает решение о превращении империалистической войны в гражданскую. Для Ленина – «это счастливая война! – она принесет великую пользу международному социализму: одним толчком очистит рабочее движение от навоза мирной эпохи!», «…что же за радость – невиданная всеевропейская война! Такой войны и ждали, да не дожили, Маркс и Энгельс. Такая война – наилучший путь к мировой революции! (…) Благоприятнейший момент». Поэтому Ленина огорчают успехи руских, он опасается, что военный конфликт может быть исчерпан, едва начавшись; ему доставляют удовольствие бои во Франции и Сербии, делающие военную карту все более внушительной: «…кто это мог мечтать из прежнего поколения социалистов?». «Просветлялась в динамичном уме радостная догадка – из самых сильных, стремительных и безошибочных решений за всю жизнь! (…) …превратить в гражданскую! …- и на этой войне, и на этой войне – погибнут все правительства Европы!!!».. Ленинский курс, по Солженицыну, противоречит элементарным этическим нормам, поражает своим лицемерием: «Не будем говорить «мы за войну» – но мы за нее». «Ежедневно, ежечасно, в каждом месте – гневно, бескомпромиссно протестовать против этой войны! Но! – (имманентная диалектика): желать ей – продолжаться! помогать ей – не прекращаться! затягиваться и превращаться! Такую войну – не сротозейничать, не пропустить! Это – подарок истории, такая война».
Ясно, что сказанное прямо противоположно разрабатываемым совецкой и неосовецкой художественной литературой и критикой представлениям о вожде, постигшем объективные законы исторического процесса, овладевшем стихией мира, подчинившем историю разумной человеческой воле.
Важнейшим инструментом дискредитации лежащей в основе совецкого искусства и официальной историографии героико–романтической концепции революции для Соложеницына является научное знание. Его предшественники, совецкие писатели-вруны 30-х годов, также были озабочены классово (слово очень подлое и очень опасное, 282 ст. ук рф) объективной, исторически верной совецко-классовой трактовкой событий.
А.И.Солженицын выполнил колоссальный труд по расчистке многократно фальсифицированной отечественной истории.
В 30-е годы 20-го века «научность» ассоциировалась с эквивалентом 19 тома Ленина». Для А.И.Солженицына она заключалась в опровержении «первоисточника» и порожденной им легенды.
Как бы ни были сами по себе художественно убедительны отдельные детали, сцены, образы (и таких немало: сцена артобстрела, последний бой Эстляндского полка, конец генерала Самсонова), их место в романе определяется диалогом автора со своими политическими оппонентами.
Пищущие об «Августе четырнадцатого» уже отмечали разного рода несообразности, фактичесские неточности и неверности (от «слов-советизмов», «невозможных в эпопее о 1914 годе» – до исторически не соответствующей периоду кампании политической атмосферы).Но Первая мировая война для автора – история, он не был непосредственным участником событий, очевидцем эпохи: «Прав Солженицын, когда сам признает, что людям его, совецкого, поколения о былой России писать «невподым». Совецкая литература представляла Россию голодной и нищей страной, а Солж широким жестом набрасывает всеобщее благоденствие и безбедность исторической РОССИИ. Совками царские офицеры изображались невеждами, пьяницами, картежниками, дебоширами, -- Солженицын вступается за руское офицерство. Да и руские солдаты у Солженицына защитники Отечества; -- но в у совецких авторов это безликие серые шинели, становящиеся героями лишь тогда, когда бросают винтовку или поворачивают ее в сторону своего правительства, пославшего их на смерть.
В «Августа четырнадцатого» революционеры занимают значительное место. Они, по Солженицыну, бесы, неумолимо толкали РИ в революционную бездну и они разложили фронт, тем самым способствовали военному и политическому поражению исторической России.
Стремление восстановить историческую справедливость и противопоставить «свою» войну лживой совецкой империалистической войне, в том числе и той, какую запечатлела официальная литература, заставило А.И.Солженицына заняться ее историей.
В обозначенных выше параллелях менее всего хотелось бы видеть намерение умалить заслуги автора «Красного колеса».
Соотнесение «Августа четырнадцатого» с опытом отечественной особенностей военной литературы обнажает совецкое и неосовецкое (уже 21-го века) политическое мифотворчество как одну из важнейших черт антируской совецкой литературы ХХ века в целом.
Пусть все же торжествует историческая правда нашего величайшего руского националиста Александра Исаевича Солженицына !!!
https://youtu.be/jCiS4HHat_Q
Учитывая неоднократные высказывания писателя о мотивах, побудивших его обратиться к отечественной истории, решающим среди которых, как известно, явилось опровержение господствовавшей в общественном сознании лжи, то естественно было бы предположить: писать так, будто бы и не существовало совецких произведений об «империалистической бойне», Солженицын не мог.
Выбор самсоновской катастрофы в качестве первого узла «Красного колеса» не случаен. В бессмысленной гибели второй армии в первый же месяц боевых действий автор увидел очевидное продолжение военных неудач русско-японской войны и предвестие грядущего уничтожения исторической России.
Первая мировая война явилась мощным организатором славянофильских идей. Миф о войне, - как национальном возрождении, основанный на извечном противоречии между германским варварством и славянским богоизбранничеством,
в канун кампании и самом начале ее приобрел статус государственного. Этот миф формировал представления о современности как эпической ситуации.
Отказ от дискредитированного историей славянофильского мифа произошел на рубеже 20-30-х годов.
Хотя отношение Солженицына к славянофильской идее нельзя считать однозначным, но следует признать, что мессианская риторика была чужда ему, как и большинству художников, пишущих о мировой войне в после переворотные десятилетия.
В «Августе четырнадцатого» доминирует национальная самокритика.
Революционный миф о первой мировой войне, складывавшийся на протяжении 20-х годов и окончательно оформившийся к началу
30-х, представлял рациональное объяснение «тайны рождения войны» и логическое обоснование неизбежности падения старого режима. В основе его лежала большевитская концепция перерастания империалистической войны в войну гражданскую. Разработанная в 1915 году, она постепенно вытеснила из общественного сознания иные трактовки событий 1914-1918 годов.
Война стала восприниматься исключительно как революционная ситуация.
По Упырю -СТАЛИНу Россию периода кампании надлежало изображать только как страну, «беременную революцией»
Этот миф сводил всю сложность переживаемого в 1914-1918 годах исторического момента к универсальной идее революционного прозрения РН.
Первоначальный план «Августа четырнадцатого» тносится к 1937 году был в русле революционного мифа.
В первой стадии работы, много глав отводилось Саше Ленартовичу, мобилизованному интеллигенту, уходящему затем в революцию, но эти главы с годами отпали.
Солженицынское неприятие революционной идеологии в окончательном варианте выражено с предельной откровенностью,, доходящем до карикатуры на деятелей антируского революционного движения.
Оровержение революционной мифологии бесспорно. Нет сомнений и в том, что именно «Август четырнадцатого» да и Красное колесо» в целом способствовали этому.
Революционный миф присутствует в романе как объект непосредственной полемики. Обратимся к трактовке в «Августе четырнадцатого» широко известного исторического факта: Ленин принимает решение о превращении империалистической войны в гражданскую. Для Ленина – «это счастливая война! – она принесет великую пользу международному социализму: одним толчком очистит рабочее движение от навоза мирной эпохи!», «…что же за радость – невиданная всеевропейская война! Такой войны и ждали, да не дожили, Маркс и Энгельс. Такая война – наилучший путь к мировой революции! (…) Благоприятнейший момент». Поэтому Ленина огорчают успехи руских, он опасается, что военный конфликт может быть исчерпан, едва начавшись; ему доставляют удовольствие бои во Франции и Сербии, делающие военную карту все более внушительной: «…кто это мог мечтать из прежнего поколения социалистов?». «Просветлялась в динамичном уме радостная догадка – из самых сильных, стремительных и безошибочных решений за всю жизнь! (…) …превратить в гражданскую! …- и на этой войне, и на этой войне – погибнут все правительства Европы!!!».. Ленинский курс, по Солженицыну, противоречит элементарным этическим нормам, поражает своим лицемерием: «Не будем говорить «мы за войну» – но мы за нее». «Ежедневно, ежечасно, в каждом месте – гневно, бескомпромиссно протестовать против этой войны! Но! – (имманентная диалектика): желать ей – продолжаться! помогать ей – не прекращаться! затягиваться и превращаться! Такую войну – не сротозейничать, не пропустить! Это – подарок истории, такая война».
Ясно, что сказанное прямо противоположно разрабатываемым совецкой и неосовецкой художественной литературой и критикой представлениям о вожде, постигшем объективные законы исторического процесса, овладевшем стихией мира, подчинившем историю разумной человеческой воле.
Важнейшим инструментом дискредитации лежащей в основе совецкого искусства и официальной историографии героико–романтической концепции революции для Соложеницына является научное знание. Его предшественники, совецкие писатели-вруны 30-х годов, также были озабочены классово (слово очень подлое и очень опасное, 282 ст. ук рф) объективной, исторически верной совецко-классовой трактовкой событий.
А.И.Солженицын выполнил колоссальный труд по расчистке многократно фальсифицированной отечественной истории.
В 30-е годы 20-го века «научность» ассоциировалась с эквивалентом 19 тома Ленина». Для А.И.Солженицына она заключалась в опровержении «первоисточника» и порожденной им легенды.
Как бы ни были сами по себе художественно убедительны отдельные детали, сцены, образы (и таких немало: сцена артобстрела, последний бой Эстляндского полка, конец генерала Самсонова), их место в романе определяется диалогом автора со своими политическими оппонентами.
Пищущие об «Августе четырнадцатого» уже отмечали разного рода несообразности, фактичесские неточности и неверности (от «слов-советизмов», «невозможных в эпопее о 1914 годе» – до исторически не соответствующей периоду кампании политической атмосферы).Но Первая мировая война для автора – история, он не был непосредственным участником событий, очевидцем эпохи: «Прав Солженицын, когда сам признает, что людям его, совецкого, поколения о былой России писать «невподым». Совецкая литература представляла Россию голодной и нищей страной, а Солж широким жестом набрасывает всеобщее благоденствие и безбедность исторической РОССИИ. Совками царские офицеры изображались невеждами, пьяницами, картежниками, дебоширами, -- Солженицын вступается за руское офицерство. Да и руские солдаты у Солженицына защитники Отечества; -- но в у совецких авторов это безликие серые шинели, становящиеся героями лишь тогда, когда бросают винтовку или поворачивают ее в сторону своего правительства, пославшего их на смерть.
В «Августа четырнадцатого» революционеры занимают значительное место. Они, по Солженицыну, бесы, неумолимо толкали РИ в революционную бездну и они разложили фронт, тем самым способствовали военному и политическому поражению исторической России.
Стремление восстановить историческую справедливость и противопоставить «свою» войну лживой совецкой империалистической войне, в том числе и той, какую запечатлела официальная литература, заставило А.И.Солженицына заняться ее историей.
В обозначенных выше параллелях менее всего хотелось бы видеть намерение умалить заслуги автора «Красного колеса».
Соотнесение «Августа четырнадцатого» с опытом отечественной особенностей военной литературы обнажает совецкое и неосовецкое (уже 21-го века) политическое мифотворчество как одну из важнейших черт антируской совецкой литературы ХХ века в целом.
Пусть все же торжествует историческая правда нашего величайшего руского националиста Александра Исаевича Солженицына !!!
https://youtu.be/jCiS4HHat_Q
![[livejournal.com profile]](https://www.dreamwidth.org/img/external/lj-userinfo.gif){kind=small}
