![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
Часть 2 по ссылке -- http://rus-vopros.livejournal.com/6450320.html
Основной и достигнутой целью книги Солженицына ("Двести лет вместе") можно считать искоренение откровенного исторического вранья.
Часть 1 :
«Цель этой моей книги ("Двести лет вместе"), отражённая и в её заголовке, как раз и есть: надо нам понять друг друга, надо нам войти в положение и самочувствие друг друга. Этой книгой я хочу протянуть рукопожатие взаимопонимания — на всё наше будущее.
Но надо же — взаимно!» (с. 475).
Сказано искренне. Но рука повисает в воздухе. Дальше комментариев не даю !!!
В двухтомнике Александра Солженицына «200 лет вместе» есть одна странность. Первый том, посвященный истории еврейских общин в России c конца XVII до начала ХХ вв., не имеет вступления объясняющего терминологию. И автору, и читателю ясно о ком идет речь. Второй том, посвященный судьбе «советского еврейства» начинается главой, которая называется «В уяснении». Имеется в виду уяснение того, что такое «еврей». Создается впечатление, что автор потерял ясное преставление о предмете исследования и пытается его заново нащупать. При чем делает это без особого успеха.
Оказывается, что книга Солженицына – не одно исследование, а два абсолютно разных. И второе гораздо интереснее первого, потому что посвящено не столько историческим проблемам, сколько мировоззренческим. Собственному мировоззрению Солженицына и мировоззрению остро интересующего его «еврейского национального движения». Второй том книги – это страстная попытка Солженицына нащупать точки соприкосновения с «еврейством» и преодолеть идейные разногласия. По существу, это книга о самом Солженицыне.
***
Вводная глава второго тома начинается фразой: «Всякое рассмотрение значительной роли евреев в жизни стран и народов их рассеяния ...неизбежно останавливается перед вопросом: «кто есть еврей?», «кого считать евреем?». Пока евреи жили среди других народов обособленными анклавами — не было повода для такого вопроса. Но по мере ассимиляции или просто всё более широкого включения евреев в окружающую жизнь — вопрос стал... интенсивно обсуждаться, и более всего — евреями же».
Естественно предположить, что сам автор знает значение этого слова, раз уверенно использует его без кавычек. В противном случае написал бы – «вопрос стал обсуждаться теми, кто считает себя евреями».
Но из дальнейшего становиться как ни странно ясно, что никакой уверенности в точном понимании значения этого слова – предмета собственного исследования – у Солженицына нет. Сначала он приводит с оправданным удивлением определение из современной еврейской энциклопедии: «Лицо, принадлежащее к еврейскому народу» . Определение само по себе совершенно бессмысленное, так как без объяснения того, что такое «еврейский народ» или вообще «народ», оно не работает.
Дальше автор пишет, что определение «еврея» для самих евреев (которых он опять же странным образом от неевреев уверенно отличает) «сегодня не простой вопрос». И ссылается на Александра Воронеля , писавшего что: «среди самих евреев нет никакого согласия относительно содержания этого понятия. Чем ближе к нему приближается новичок, тем расплывчатее становится для него этот неуловимый образ» . А также на Э. Нордена: «через 74 года после российской революции и 43 года после возрождения государства Израиль попытка определения еврея — почти головоломная задача» .
Солженицын отмечает при этом, что для религиозных евреев (иудеев) этого вопроса не существует, так как они пользуются галахическим ритуальным определением – «Еврей — это тот, кто рождён от матери-еврейки или обращён в еврейство согласно Галахе» (с.6).
Протицировав Артура Кестлера, который утверждал, что «Отличительной чертой еврея… является не его принадлежность к той или иной расе, культуре или языку, а религия» , автор однако не показывает своего согласия с тем что «еврейство» – это только конфессия, а перебирает варианты дальше. Он приводит еще один принципиально другой взгляд на проблему: ««еврейство не обязательно связано с религией, ... говоря об еврействе, мы имеем в виду нечто иное. Какое именно "иное", крайне трудно определить. Некие общие ценности? Несомненно. Общая история? Несомненно. Общие признаки личности? Несомненно» .
Последняя цитата – просто нагромождение неясностей. Что такое общие еврейские ценности – непонятно. Общая история – непонятно. Общие признаки личности – еще непонятнее. Но Солженицын даже не пытается анализировать чужое мнение. Он продолжает перебор и цитирует решение Высшего суда справедливости Израиля от 1958 г: «в глазах Галахи, еврей, перешедший в другую веру, тем не менее остаётся евреем... Еврей не перестаёт быть евреем, даже нарушая еврейский Закон» .
Решение суда абсолютно неудобопонимаемое. Если попытаться вникнуть в него с секулярной точки зрения, то вылезают вещи более чем странные. А именно – еврей определяемый по Галахе, не имеет права на свободу совести.
Более того, – «для еврея «переход... в иную веру в сущности невозможен»». Что значит невозможен – физиологически? Морально? Юридически? Можно было бы предположить, что сказанное относиться только к верующим иудеям (действительно, перешел в другую веру – «в сущности» перестал быть иудеем), но ведь решение суда распространяется на всех граждан демократического Израиля, в том числе и на неверующих. Солженицын опять не затрудняет себя анализом, он идет дальше.
Следующий взгляд на проблему прямо противоположен приведенным ранее – «Ныне говорится как о само собой понятном: «Решение еврейской проблемы, то есть проблемы сохранения евреев как этнической общности» .
Тут Солженицын отмечает: «Однако понятие этнической общности имеет тенденцию огрубляться в общность по крови». И приводит характерный пример – Краткая еврейская энциклопедия отбирает своих персонажей именно по крови, включая туда и крестившихся потомков евреев, и тех, кто был воспитан в русской культуре, и, как Илья Мечников, узнали о своем еврейском происхождении довольно поздно. Исследователь наконец задается вопросом : «Отбираются даже те, кто всю жизнь был далёк от еврейского сознания, — так, значит, определение еврейства ведётся уже по крови? — а не по духу?» (с. 9). Кажется, первый раз Солженицын высказывает несогласие с процитированным мнением. Он приводит определение из современной российской еврейской энциклопедии: «Евреями считаются люди, родители или один из родителей которых был еврейского происхождения, независимо от его вероисповедания» , замечает, что в «международной спортивной израильской «маккабиаде» — «участвовать могут только евреи»» и еще раз задает вопрос – «надо понять, что и тут — по крови?» (с.10).
И неожиданно восклицает: «Тогда зачем же так страстно и грозно укорять всех вокруг в «счёте по крови»? Надо же отнестись зряче и к национализму собственному»(с.10).
Вообще-то, «счет по крови» – не национализм, а расизм . Но слова «расизм», которое висит в воздухе, Солженицын не произносит. И как видно из последующих глав, покорно принимает «счет по крови», когда пишет о судьбе советского «еврейства» в ХХ веке.
Собственно говоря, Солженицын видит в таком подходе и положительные моменты. Он цитирует Амоса Оза: «Быть евреем означает чувствовать: где бы ни преследовали и мучили еврея, — это преследуют и мучают тебя» и добавляет – «И вот это чувство и вызволяет евреев из скольких бед! Эх, и нам бы так!.. (с.10). А ведь это якобы благородное чувство имеет и обратную сторону. Вроде того, что «Если мучают нееврея, мы воспринимаем это спокойнее». Автор «Гулага», в котором такой подход отсутствует начисто, вроде должен был бы почувствовать подвох. Но нет, не чувствует. Или не считает нужным выражать свои чувства. Что не менее странно.
В книге чувствуется несвойственная Солженицыну растерянность. Нет согласия, но и нет отрицания чужих мнений. Есть уклончивость и странная зависимость от взглядов оппонентов – «Однако не были бы евреи евреями, если бы их понятия и объяснения сводились к такой однозначной простоте. Нет, соображения тут — многоветвисты» (с.10). Приводимые Солженицыным мнения не многоветвисты. Они противоречивы и нелогичны. Но исследователь явно боится распутывать противоречия. Только радуется, когда хоть что-то совпадает с его собственными представлениями. Цитирует Амоса Оза – «в моём словаре еврей — это тот, кто считает себя евреем или обречён быть евреем. Еврей — это тот, кто соглашается быть евреем... Быть евреем означает участвовать в еврейском настоящем... в деяниях и достижениях евреев как евреев; и разделять ответственность за несправедливость, содеянную евреями как евреями (ответственность — не вину!)» – и с облегчением добавляет: «Вот такой подход мне кажется наиболее верным: принадлежность к народу определяется по духу и сознанию. Считаю так и я» (с.11).
Далее Солженицын цитирует целый букет нелепых и по его собственному утверждению, «расплывчатых» утверждений: – «В диаспоре, где евреи рассеяны, подвижны и изменчивы... единственный способ» — считать евреями тех, «которые сами считают себя евреями» . — «Нам представляется наиболее верным считать евреями только тех, кто был евреем не только по происхождению, но и считался таковым в его собственном окружении» . — «Еврей — это тот человек, которого другие люди считают евреем, — вот простая истина, из которой надо исходить»
В последней цитате, принадлежащей Сартру, понятие «еврей» ставится в полную зависимость от предрассудков окружающих. Хотя в такой ситуации трудно понять, кто чьи предрассудки перенимает. В любом случае, всерьез утверждать нечто подобное можно только либо от полной беспомощности, либо от принципиального нежелания всерьез разбираться в поставленной проблеме. И тут Солженицын покорно следует за Сартром.
Впрочем, Солженицын тут же приводит и прямо противоположные мнения – Жаботинского: «Для людей моего лагеря суть дела совершенно не в том, как относятся к евреям остальные народности. Если бы нас любили, обожали, звали в объятья, мы бы так же непреклонно требовали "размежевания"» и Бен Гуриона: «Важно, что делают евреи, а не что говорят об этом гои"» .
Значит, получается, что Жаботинский и Бен Гурион считали все-таки «по крови», а не по мнению соседей.
Скрытым несогласием с идеологами сионизма можно считать то, что дальше Солженицын цитирует Бердяева, объяснившего, что «Потеря нацией своего государства, своей самостоятельности и суверенности есть великое несчастье, тяжёлая болезнь, калечащая душу нации. То, что еврейский народ... совсем лишился государства и жил скитальцем в мире, изломало и искалечило душу еврейского народа. У него накопилось недоброе чувство против всех народов, живущих в собственных государствах»
Хотя несогласие здесь относится скорее к идее тотального «размежевания» и национальному высокомерию, чем к принципу деления на своих и чужих «по крови».
Солженицын охотно соглашается с наследственной особостью евреев – «Отменная талантливость евреев — вне сомнений» (с.14).
Тут интересно, что заявив «в секулярные века и у самих евреев идея богоизбранности неизбежно должна была подмениться идеей — просто исторической и человеческой уникальности», Солженицын эту идею автоматически принимает: «Уникальность еврейского народа несомненна, все её видят» (с. 19).
Опять остро чувствуется внутренняя неуверенность, раздвоенность автора. Понимая, что идея наследственной уникальности есть результат искалеченной психологии (по Бердяеву), то есть, попросту предрассудок, Солженицын приводит цитату-объяснение природы этого чувства: «Люди не хотят отдавать это ощущение... выделенности, не хотят "обменивать" его на что-либо иное... Отдать свою отмеченность — значит что-то серьёзное и ценное потерять»
Понятно. Потеря чувства уникальности, для людей к нему привыкших – психологическая травма. Но тут же для равновесия следует без критических комментариев цитата, объявляющее чувство еврейской уникальности исторически оправданным: «Хотим мы этого или не хотим, наши успехи и поражения, а также наши грехи и заслуги имеют всемирно-исторический характер и всемирно-историческое значение... Борьба за будущее евреев есть также и борьба за тот или иной образ всего остального мира»
Солженицын не возражает. Ему по прежнему не ясно, как следует исчислять «уникальный народ» – по крови, по мнению соседей или по самосознанию. В редких случаях он выражает солидарность с цитируемым автором: «еврейство как общественная система явило собой яркий пример поразительной выживаемости и способности возрождаться после испепеляющих катастроф... Еврейство создало совершенно новую основу для общности... духовное единство» .
На это следует решительное – «Да, несомненно – так» (15).
А что – «так»?
Духовное единство – это признак идеологического сообщества, партии, группы по интересам. Значит, «еврейство» – это партия? Значит те кто не проникнуты общим духом и имеют иные убеждения к «еврей ству» не принадлежат?
Как бы для того, чтобы тут же поставить под соменение собственное согласие с тезисом о духовном единстве «еврейства» Солженицын без комментариев цитирует Амоса Оза: «Достаточно лишь мимолётного взгляда, чтобы убедиться, что все эти люди — евреи. Не спрашивайте меня, что такое еврей. Сразу видно, что ты в окружении евреев... И это — волшебство. Это — вызов, это — великое чудо» .
Так уж и чудо. Что можно увидеть мимолетным взглядом? Форму носа, цвет волос... Значит все-таки, – «кровь»?
Да и возвращаясь к идее «уникальности еврейства», поддержанной Солженицыном, стоит задаться вопросом – о какой именно уникальности идет речь?
Постоянно цитируемый Солженицыном интеллигентный русский (по культуре) еврей (по происхождению и убеждениям) Александр Воронель отличается от самого Солженицына (тоже русского по культуре) только этим самым происхождением. И духом – национальным самосознанием. Но тогда обнаруживается простая конструкция – различие духа вырастает из факта разности происхождений. То есть, в основе все-таки – увы – «кровь».
Вот и становится понятным уже процитированный выше призыв Солженицына «Тогда зачем же так страстно и грозно укорять всех вокруг в «счёте по крови»? Надо же отнестись зряче и к национализму собственному»(с.10 ).
Это протест интеллектуального интеллигентного национализма против крайнего черносотенного. Гордясь своей кровью, уважай чужую. Декларируя свою уникальность, не призирай окружающих. В этом смысле Александр Солженицын полный единомышленник Александра Воронеля. И это отличает их обоих от ксенофобов из обоих лагерей – от юдофобов и русофобов.
Особенность идейного интеллектуального национализма – уважение к коллегам по борьбе за идею. Ведь национальная идея по сути универсальна.
Но до т высот нексенофобного национализма поднимается обычно только хорошо воспитанная элита национального движения. Таков был Герцль. Таковы Солженицын и Воронель. Таков Михаил Хейфиц, котрого Солженицын одобрительно и часто цитирует.
Проблема элиты в том, что национальная идея, овладевающая массами по собственному выражению Солженицына «огрубляется» . То есть, дичает. И элите приходится возглавлять стройные ряды ксенофобов.
Другой вопрос – много ли смысла даже в самой интеллигентной национальной идее?
***
Главная цель и пафос книги Солженицына – борьба с ксенофобией в собственных рядах и в рядах безусловно уважаемого им «еврейского национального движения». Солженицын полагал, что пишет историческое исследование. Формально это действительно так – по методике подачи и объему материала. Фактически же книга – идеологический памфлет. Взгляд на российскую историю глазами националиста – одновременно русского и еврейского. Точнее, просто идейного националиста.
Вводную главу о понятии слова «еврей» Солженицын заключает словами «Предпринятый тут обзор мнений даёт нам до некоторой степени объемлющее сознание, с которым мы вступаем в дальнейшее чтение» (с.23).
В том-то и дело, что – не дает. Приведенный автором обзор мнений дает представление о спектре взглядов внутри национального еврейского движения. Самого Солженицына этот спектр вполне устраивает. Устраивает даже то, что взгляды – противоречивы. Это позволяет автору выбрать из кучи взаимоисключающих формулировок то, что ему больше нравиться – «единство духа» – и, больше не возвращаясь к проблеме терминологии, описывать историю советских людей с еврейскими фамилиями и еврейским происхождением как историю единого духовного движения – «советского еврейства». Довольно сомнительное занятие с точки зрения ненационалистического мышления.
***
В собранной Солженицыным коллекции формулировок «еврейства» отсутствуют те, которые могли бы нарушить стройность концепции. А именно – просто научные. Этнографы отличают один народ отдругого по языкам и культурам. Народ – любой – в общем случае «языково-культурная общность». И никак не «духовно-идейная». Во всяком случае не духовностью отличаются, к примеру, англичане от французов.
Другое дело, что националисты полагают будто всех членов одного народа скрепляет национальное самосознание и единство духовных целей. Доказать это невозможно, но как догмат для идеологического единства тех, у кого национальное самосознание присутствует – «идейных русских», «идейных евреев» и т.д. – годится. Положение осложняется тем, что если русские националисты рекрутируются из русской культурной среды, то «еврейство» в израильском понимании (которое Солженицын принимает) понятие сугубо интернациональное. То есть, «еврейский дух» опирается прямо на «еврейское происхождение» минуя культурную составляющую. Единой еврейской культуры за пределами религии не существует. Тут Артур Кестлер совершенно прав.
Однако, национальная идея предполагает, что овладев еврейским самосознанием «еврей по крови» начнет соблюдать религиозные традиции, хотя бы некоторые, изучать еврейскую историю и тем самым приобщится к «еврейской культуре» – независимо от реального родного языка и родной культуры
Эту дикую мешанину из религиозных и секулярных понятий Солженицын своим подбором мнений продемонстрировал, но копаться в ней не захотел. Только отметил его устраивающее.
Что особенно важно, Солженицын не упоминает, что во время переписи 1897 года народы Российской империи идентифицировалась по родному языку, хотя некоторые данные переписи приводит в первом томе. Этот критерий был вполне научным тогда, остается он им и сегодня. Согласно переписи 1897 года 5 млн. 215 тыс. человек, назвавали идиш своим родным языком.
Сам Солженицын приводит данные о том, что в 1959 г. только 21% советских «паспортных евреев» назвали родным языком еврейский (с.431). То есть – поколение дедушек. Согласно статистическому исследованию профессора Розалинды Рывакиной «Евреи в постсоветской России – кто они?» (Москва, 1996), 99% опрошенных на вопрос о разговорном языке в семье ответили «русский». Это значит, что ассимиляция завершилась и еврейская этническая общность за сто лет практически полностью растворилась в русском населении СССР. Перестала существовать как этническая общность. Если бы Солженицын в своем исследовании воспользовался критериями переписи 1897 г., то быстро выяснил бы, что предмет исследования попросту исчез.
А что сохранилось? Сохранилась введенная в 1932 г. во внутренний паспорт графа «наследственная национальность», совершенно дикая с точки зрения здравого смысла и вызывающе антинаучная. Сталин, придумывая ее, решал свои, далекие от этнографии задачи. Ему нужен был простой механизм для манипулирования большими массами населения.
Но эффект от нововведения оказался долгоиграющим. Прицип наследования принадлежности к народу «по крови» при игнорировании реальной родной культуры пришелся по вкусу всем националистам. Для советского «еврейского национального движения» он стал попросту единственной основой «национальной консолидации».
Солженицын фактически положил этот принцип в основу своего исследования.
***
Второй том книги «200 лет вместе» посвящен истории российских евреев с 1917 г. по наше время. Автор ведет отбор персонажей совсем не по «еврейскому духу» –иначе туда не попали бы, например, члены большевистской верхушки, – а элементарно по происхождению. По существу, это очень добросовестное исследовение судеб людей с еврейскими фамилиями. Солженицын понимает, что «общееврейского» между ними может быть очень мало, поэтому оговаривается: «Надо помнить постоянно, что еврейство — всегда очень разное, что фланги его широко раскинуты по спектру настроений и действий» (с.71).
Еще бы не разные. В главе «В большевиках» Солженицын четко обозначает свой подход: «А из еврейских авторов — и те, кто раньше отрицал усиленное участие евреев в большевицкой власти, и кто его никогда не отрицал, — все единодушно согласны, что это не были евреи по духу. Это были отщепенцы. Согласимся с этим и мы. О людях — судить по их духу. Да, это были отщепенцы.
Однако и русские ведущие большевики так же не были русскими по духу, часто именно антирусскими, и уж точно антиправославными, в них широкая русская культура исказительно преломилась через линзы политической доктрины и расчётов. Поставить бы вопрос иначе: сколько должно набраться случайных отщепенцев, чтобы составить уже не случайное течение? Какая доля своей нации? О русских отщепенцах мы знаем: их было в большевиках удручающе, непростительно много. А насколько широко и активно участвовали в укреплении большевицкой власти отщепенцы-евреи?» (с.75).
Итак, есть настоящие русские («по духу») и есть русские «отщепенцы». Есть настоящие евреи и есть евреи-«отщепенцы», лишенные национального духа. Получается, что главный грех большевиков, делавший их отщепенцами – утрата национального духа. Но даже став отщепенцами, большевики не теряли национальных черт, ибо разница происхождений никуда не девалась... Сам Солженицын именно так различает большевиков-русских и большевиков-евреев.
Такой подход превращает исследование Солженицына в хаотический набор любопытных фактов и цитат, чаще всего абсолютно неправильно истолкованных.
Вот пример: «...большевики с величайшей охотой использовали евреев в своём государственном и партийном аппарате опять-таки не из сродства с евреями, а по большой выгоде от их способностей, смышлёности и отчуждённости от русского населения» (с.81)
Большевики использовали евреев... Казалось бы нужно совсем не понимать в большевиках, чтобы предположить такое. Однак, автор «Гулага» о большевиках знает все. Просто национализм путает карты. Поэтому преступления большевиков-русских и большевиков-евреев в его глазах выглядят по разному: «Самым неразумным образом евреи-активисты вливались в общебольшевицкую настойчивую ярость в травле православия (в сравнении с другими религиями), в преследовании священников, в печатном глумлении над Христом. Тут и русские перья расстарались: Демьян Бедный (Ефим Придворов), и не он один. Но евреям постоять бы в стороне» (с.96).
При этом Солженицын резко выступает против крайних антисемитских тезисов вроде того, что при большевиках «евреи захватили власть»: «Нет, власть тогда была — не еврейская, нет. Власть была интернациональная. По составу изрядно и русская. Но при всей пестроте своего состава — она действовала соединённо, отчётливо антирусски, на разрушение русского государства и русской традиции» (с.211).
Большевики были жутким бедствием для России, как и для других захваченных ими стран. Но видеть их главный порок в «антирусскости» – это антиисторический взгляд националиста.
В чем Солженицына можно полностью поддержать, так в том, что он защищается от несправедливых упреков в антисемитизме. Например, в «Гулаге» он упомянул фамилии шести награжденных начальников Беломорстроя так, как они и были опубликованы в 1932 г., от Ягоды до Френкеля и был заклеймен: «И вот 40 лет спустя я повторил эти шесть портретов негодяев в «Архипелаге»... Боже – какой всемирный гнев поднялся: как я смел?! это — антисемитизм! я — клеймёный и пропащий антисемит. В лучшем случае: приводить эти портреты был «национальный эгоизм» — то есть русский эгоизм! И — поворачивается язык, когда на соседних страницах «Архипелага»: как покорно замерзали «кулацкие» пареньки под тачками...А где ж были их глаза в 1933, когда это впервые печаталось? Почему ж тогда не вознегодовали? Повторю, как лепил и большевикам: не тогда надо стыдиться мерзостей, когда о них пишут, а — когда их делают.(с.335).
Еще нелепее ситуация, когда собственные Солженицына «друзья-евреи» предъявили ему претензии за то, что в пьесе 1962 года «Республика труда» он вывел списанного с натуры бухгалтера Соломонова. И потребовали изменить этот образ – вплоть до разрыва отношений: «Почему не сделать его русским? — поражались они. Разве уж так важно, что он еврей?» (с.340). Солженицын резонно возражает – если не важно, зачем менять. И объясняет, почему это важно –это было важно для Соломонова. Себе в придурки он набирал тоже евреев. А такая поддержка в лагере в глазах самого Солженицина – благо.
Солженицын справедливо возмущается такой цензурой, возникшей с самой неожиданной стороны. Да тогда, в 1962 г., государственный антисемитизм еще густо висел в воздухе. Но правда есть правда. Экзамен на честность Солженицын выдержал лучше, чем его «друзья-евреи». Продемонстрировал меньше предрассудков.
***
Взлет еврейского самосознания в интеллектуальной среде «паспортных евреев» в 60-е годы Солженицын воспринимает с радостью и пониманием. Ему абсолютно очевидны чувства, заставлявшие людей, не знавших ничего другого кроме русско-советской жизни, задуматься о высшем смысле своего происхождения и сделать вывод, что с Россией им не по пути.
Солженицын с удовольствием цитирует «вдумчивое», по его характеристике, размышление Б. Орлова: «Усилия, затраченные за последние 100 лет еврейской интеллигенцией для перевоплощения в русскую национальную форму, были поистине титаническими. Впрочем, это не принесло душевного равновесия; наоборот, заставило острее почувствовать горечь двунационального бытия». И «на трагический блоковский вопрос: "Русь моя, жизнь моя, вместе ль нам маяться?" — вопрос, который для русского человека имеет, как правило, однозначный ответ, — на этот вопрос русско-еврейская интеллигенция отвечала, иногда после некоторого раздумья, — "Нет, не вместе. Рядом, до поры до времени, но не вместе!"... Обязанность — Родину не заменяет». И это «оставляло еврейству руки развязанными на всех крутых поворотах российской истории» .
Далее Солженицые четко и убедительно объясняет (как обычно с помощью цитаты из «еврейского автора»), что – не советский антисемитизм причина роста еврейского национального самосознания: «Антисемитизм страшен не столько тем, что он делает евреям (ставя им известные ограничения), сколько тем, что он делает с евреями, — превращая их в невротичных, придавленных, закомплексованных, ущербных» .
На самом деле от такого болезненного состояния — вполне, и быстро, и уверенно — оздоровлялись те евреи, кто с полнотою осознавал себя евреями» (с.433).
Очень характерный тезис. С антисемитизмом следует бороться ростом национальной гордости. То есть, бороться с крайним национализмом следует другим национализмом. Для националиста – нормальный подход. Благородный и либеральный – в данном случае. Но более чем странный с точки зрения ненационалистов. И – главное! – плохо стыкующийся с нормами демократического общества.
Итак , вспышку еврейского самосознания в СССР Солженицын целиком приветствует: «...начиная с хрущёвской «оттепели», а затем, в 60-е годы, уже и без неё, — советское еврейство быстро распрямлялось в духе и ощущало себя — именно собою... «лишь в конце 60-х годов очень небольшая группа учёных, причём не гуманитариев (наиболее яркая фигура среди них, безусловно, Александр Воронель), начала с убеждённостью... вновь восстанавливать еврейское национальное сознание в России» .» (с.434)
Но тут же, вслед сплошной апологетике он слегка меняет ракурс взгляда на события: «Отмечает ещё один еврейский автор: в СССР «нерелигиозные евреи всех направлений дружно отстаивали принцип "чистоты расы"» — и добавляет: «Ничто не может быть естественнее. Люди, для которых еврейство — пустой звук, и не ассимилированные при этом, встречаются очень редко»» (с. 432).
Очень интересно. Значит в СССР евреи с одной стороны практически все ассимилированы, с другой стороны, свое еврейство исключительно ценят и понимают под ним «чистоту расы», то есть чистокровность.
Это уже не либеральный национализм в виде особой любви к родной культуре, а вульгарный расизм, сформулированный предельно ясно. Как относится к отстаиванию принципа «чистоты расы» Солженицын? С характерной раздвоенностью. С одной стороны, скорее всего с пониманием, судя по тому что оставил цитату без комментариев. Хотя, видимо, и с беспокойством. Иначе бы не цитировал. Уж очень будоражащий текст.
Но одно совершенно очевидно. В том, что «дружное отстаивание принципа чистоты расы» в СССР имело место, автор не сомневается и не считает, что такой подход всерьез дискредитирует национальное движение.
***
Оригинал взят у![[livejournal.com profile]](https://www.dreamwidth.org/img/external/lj-userinfo.gif)
dmitrij_sergeev в Национализм с человеческим лицом. Солженицын борется за понимание. Часть 1.
Основной и достигнутой целью книги Солженицына ("Двести лет вместе") можно считать искоренение откровенного исторического вранья.
Часть 1 :
«Цель этой моей книги ("Двести лет вместе"), отражённая и в её заголовке, как раз и есть: надо нам понять друг друга, надо нам войти в положение и самочувствие друг друга. Этой книгой я хочу протянуть рукопожатие взаимопонимания — на всё наше будущее.
Но надо же — взаимно!» (с. 475).
Сказано искренне. Но рука повисает в воздухе. Дальше комментариев не даю !!!
Дмитрий ХМЕЛЬНИЦКИЙ
Национализм с человеческим лицом
Солженицын борется за понимание
Солженицын борется за понимание
В двухтомнике Александра Солженицына «200 лет вместе» есть одна странность. Первый том, посвященный истории еврейских общин в России c конца XVII до начала ХХ вв., не имеет вступления объясняющего терминологию. И автору, и читателю ясно о ком идет речь. Второй том, посвященный судьбе «советского еврейства» начинается главой, которая называется «В уяснении». Имеется в виду уяснение того, что такое «еврей». Создается впечатление, что автор потерял ясное преставление о предмете исследования и пытается его заново нащупать. При чем делает это без особого успеха.
Оказывается, что книга Солженицына – не одно исследование, а два абсолютно разных. И второе гораздо интереснее первого, потому что посвящено не столько историческим проблемам, сколько мировоззренческим. Собственному мировоззрению Солженицына и мировоззрению остро интересующего его «еврейского национального движения». Второй том книги – это страстная попытка Солженицына нащупать точки соприкосновения с «еврейством» и преодолеть идейные разногласия. По существу, это книга о самом Солженицыне.
***
Вводная глава второго тома начинается фразой: «Всякое рассмотрение значительной роли евреев в жизни стран и народов их рассеяния ...неизбежно останавливается перед вопросом: «кто есть еврей?», «кого считать евреем?». Пока евреи жили среди других народов обособленными анклавами — не было повода для такого вопроса. Но по мере ассимиляции или просто всё более широкого включения евреев в окружающую жизнь — вопрос стал... интенсивно обсуждаться, и более всего — евреями же».
Естественно предположить, что сам автор знает значение этого слова, раз уверенно использует его без кавычек. В противном случае написал бы – «вопрос стал обсуждаться теми, кто считает себя евреями».
Но из дальнейшего становиться как ни странно ясно, что никакой уверенности в точном понимании значения этого слова – предмета собственного исследования – у Солженицына нет. Сначала он приводит с оправданным удивлением определение из современной еврейской энциклопедии: «Лицо, принадлежащее к еврейскому народу» . Определение само по себе совершенно бессмысленное, так как без объяснения того, что такое «еврейский народ» или вообще «народ», оно не работает.
Дальше автор пишет, что определение «еврея» для самих евреев (которых он опять же странным образом от неевреев уверенно отличает) «сегодня не простой вопрос». И ссылается на Александра Воронеля , писавшего что: «среди самих евреев нет никакого согласия относительно содержания этого понятия. Чем ближе к нему приближается новичок, тем расплывчатее становится для него этот неуловимый образ» . А также на Э. Нордена: «через 74 года после российской революции и 43 года после возрождения государства Израиль попытка определения еврея — почти головоломная задача» .
Солженицын отмечает при этом, что для религиозных евреев (иудеев) этого вопроса не существует, так как они пользуются галахическим ритуальным определением – «Еврей — это тот, кто рождён от матери-еврейки или обращён в еврейство согласно Галахе» (с.6).
Протицировав Артура Кестлера, который утверждал, что «Отличительной чертой еврея… является не его принадлежность к той или иной расе, культуре или языку, а религия» , автор однако не показывает своего согласия с тем что «еврейство» – это только конфессия, а перебирает варианты дальше. Он приводит еще один принципиально другой взгляд на проблему: ««еврейство не обязательно связано с религией, ... говоря об еврействе, мы имеем в виду нечто иное. Какое именно "иное", крайне трудно определить. Некие общие ценности? Несомненно. Общая история? Несомненно. Общие признаки личности? Несомненно» .
Последняя цитата – просто нагромождение неясностей. Что такое общие еврейские ценности – непонятно. Общая история – непонятно. Общие признаки личности – еще непонятнее. Но Солженицын даже не пытается анализировать чужое мнение. Он продолжает перебор и цитирует решение Высшего суда справедливости Израиля от 1958 г: «в глазах Галахи, еврей, перешедший в другую веру, тем не менее остаётся евреем... Еврей не перестаёт быть евреем, даже нарушая еврейский Закон» .
Решение суда абсолютно неудобопонимаемое. Если попытаться вникнуть в него с секулярной точки зрения, то вылезают вещи более чем странные. А именно – еврей определяемый по Галахе, не имеет права на свободу совести.
Более того, – «для еврея «переход... в иную веру в сущности невозможен»». Что значит невозможен – физиологически? Морально? Юридически? Можно было бы предположить, что сказанное относиться только к верующим иудеям (действительно, перешел в другую веру – «в сущности» перестал быть иудеем), но ведь решение суда распространяется на всех граждан демократического Израиля, в том числе и на неверующих. Солженицын опять не затрудняет себя анализом, он идет дальше.
Следующий взгляд на проблему прямо противоположен приведенным ранее – «Ныне говорится как о само собой понятном: «Решение еврейской проблемы, то есть проблемы сохранения евреев как этнической общности» .
Тут Солженицын отмечает: «Однако понятие этнической общности имеет тенденцию огрубляться в общность по крови». И приводит характерный пример – Краткая еврейская энциклопедия отбирает своих персонажей именно по крови, включая туда и крестившихся потомков евреев, и тех, кто был воспитан в русской культуре, и, как Илья Мечников, узнали о своем еврейском происхождении довольно поздно. Исследователь наконец задается вопросом : «Отбираются даже те, кто всю жизнь был далёк от еврейского сознания, — так, значит, определение еврейства ведётся уже по крови? — а не по духу?» (с. 9). Кажется, первый раз Солженицын высказывает несогласие с процитированным мнением. Он приводит определение из современной российской еврейской энциклопедии: «Евреями считаются люди, родители или один из родителей которых был еврейского происхождения, независимо от его вероисповедания» , замечает, что в «международной спортивной израильской «маккабиаде» — «участвовать могут только евреи»» и еще раз задает вопрос – «надо понять, что и тут — по крови?» (с.10).
И неожиданно восклицает: «Тогда зачем же так страстно и грозно укорять всех вокруг в «счёте по крови»? Надо же отнестись зряче и к национализму собственному»(с.10).
Вообще-то, «счет по крови» – не национализм, а расизм . Но слова «расизм», которое висит в воздухе, Солженицын не произносит. И как видно из последующих глав, покорно принимает «счет по крови», когда пишет о судьбе советского «еврейства» в ХХ веке.
Собственно говоря, Солженицын видит в таком подходе и положительные моменты. Он цитирует Амоса Оза: «Быть евреем означает чувствовать: где бы ни преследовали и мучили еврея, — это преследуют и мучают тебя» и добавляет – «И вот это чувство и вызволяет евреев из скольких бед! Эх, и нам бы так!.. (с.10). А ведь это якобы благородное чувство имеет и обратную сторону. Вроде того, что «Если мучают нееврея, мы воспринимаем это спокойнее». Автор «Гулага», в котором такой подход отсутствует начисто, вроде должен был бы почувствовать подвох. Но нет, не чувствует. Или не считает нужным выражать свои чувства. Что не менее странно.
В книге чувствуется несвойственная Солженицыну растерянность. Нет согласия, но и нет отрицания чужих мнений. Есть уклончивость и странная зависимость от взглядов оппонентов – «Однако не были бы евреи евреями, если бы их понятия и объяснения сводились к такой однозначной простоте. Нет, соображения тут — многоветвисты» (с.10). Приводимые Солженицыным мнения не многоветвисты. Они противоречивы и нелогичны. Но исследователь явно боится распутывать противоречия. Только радуется, когда хоть что-то совпадает с его собственными представлениями. Цитирует Амоса Оза – «в моём словаре еврей — это тот, кто считает себя евреем или обречён быть евреем. Еврей — это тот, кто соглашается быть евреем... Быть евреем означает участвовать в еврейском настоящем... в деяниях и достижениях евреев как евреев; и разделять ответственность за несправедливость, содеянную евреями как евреями (ответственность — не вину!)» – и с облегчением добавляет: «Вот такой подход мне кажется наиболее верным: принадлежность к народу определяется по духу и сознанию. Считаю так и я» (с.11).
Далее Солженицын цитирует целый букет нелепых и по его собственному утверждению, «расплывчатых» утверждений: – «В диаспоре, где евреи рассеяны, подвижны и изменчивы... единственный способ» — считать евреями тех, «которые сами считают себя евреями» . — «Нам представляется наиболее верным считать евреями только тех, кто был евреем не только по происхождению, но и считался таковым в его собственном окружении» . — «Еврей — это тот человек, которого другие люди считают евреем, — вот простая истина, из которой надо исходить»
В последней цитате, принадлежащей Сартру, понятие «еврей» ставится в полную зависимость от предрассудков окружающих. Хотя в такой ситуации трудно понять, кто чьи предрассудки перенимает. В любом случае, всерьез утверждать нечто подобное можно только либо от полной беспомощности, либо от принципиального нежелания всерьез разбираться в поставленной проблеме. И тут Солженицын покорно следует за Сартром.
Впрочем, Солженицын тут же приводит и прямо противоположные мнения – Жаботинского: «Для людей моего лагеря суть дела совершенно не в том, как относятся к евреям остальные народности. Если бы нас любили, обожали, звали в объятья, мы бы так же непреклонно требовали "размежевания"» и Бен Гуриона: «Важно, что делают евреи, а не что говорят об этом гои"» .
Значит, получается, что Жаботинский и Бен Гурион считали все-таки «по крови», а не по мнению соседей.
Скрытым несогласием с идеологами сионизма можно считать то, что дальше Солженицын цитирует Бердяева, объяснившего, что «Потеря нацией своего государства, своей самостоятельности и суверенности есть великое несчастье, тяжёлая болезнь, калечащая душу нации. То, что еврейский народ... совсем лишился государства и жил скитальцем в мире, изломало и искалечило душу еврейского народа. У него накопилось недоброе чувство против всех народов, живущих в собственных государствах»
Хотя несогласие здесь относится скорее к идее тотального «размежевания» и национальному высокомерию, чем к принципу деления на своих и чужих «по крови».
Солженицын охотно соглашается с наследственной особостью евреев – «Отменная талантливость евреев — вне сомнений» (с.14).
Тут интересно, что заявив «в секулярные века и у самих евреев идея богоизбранности неизбежно должна была подмениться идеей — просто исторической и человеческой уникальности», Солженицын эту идею автоматически принимает: «Уникальность еврейского народа несомненна, все её видят» (с. 19).
Опять остро чувствуется внутренняя неуверенность, раздвоенность автора. Понимая, что идея наследственной уникальности есть результат искалеченной психологии (по Бердяеву), то есть, попросту предрассудок, Солженицын приводит цитату-объяснение природы этого чувства: «Люди не хотят отдавать это ощущение... выделенности, не хотят "обменивать" его на что-либо иное... Отдать свою отмеченность — значит что-то серьёзное и ценное потерять»
Понятно. Потеря чувства уникальности, для людей к нему привыкших – психологическая травма. Но тут же для равновесия следует без критических комментариев цитата, объявляющее чувство еврейской уникальности исторически оправданным: «Хотим мы этого или не хотим, наши успехи и поражения, а также наши грехи и заслуги имеют всемирно-исторический характер и всемирно-историческое значение... Борьба за будущее евреев есть также и борьба за тот или иной образ всего остального мира»
Солженицын не возражает. Ему по прежнему не ясно, как следует исчислять «уникальный народ» – по крови, по мнению соседей или по самосознанию. В редких случаях он выражает солидарность с цитируемым автором: «еврейство как общественная система явило собой яркий пример поразительной выживаемости и способности возрождаться после испепеляющих катастроф... Еврейство создало совершенно новую основу для общности... духовное единство» .
На это следует решительное – «Да, несомненно – так» (15).
А что – «так»?
Духовное единство – это признак идеологического сообщества, партии, группы по интересам. Значит, «еврейство» – это партия? Значит те кто не проникнуты общим духом и имеют иные убеждения к «еврей ству» не принадлежат?
Как бы для того, чтобы тут же поставить под соменение собственное согласие с тезисом о духовном единстве «еврейства» Солженицын без комментариев цитирует Амоса Оза: «Достаточно лишь мимолётного взгляда, чтобы убедиться, что все эти люди — евреи. Не спрашивайте меня, что такое еврей. Сразу видно, что ты в окружении евреев... И это — волшебство. Это — вызов, это — великое чудо» .
Так уж и чудо. Что можно увидеть мимолетным взглядом? Форму носа, цвет волос... Значит все-таки, – «кровь»?
Да и возвращаясь к идее «уникальности еврейства», поддержанной Солженицыном, стоит задаться вопросом – о какой именно уникальности идет речь?
Постоянно цитируемый Солженицыном интеллигентный русский (по культуре) еврей (по происхождению и убеждениям) Александр Воронель отличается от самого Солженицына (тоже русского по культуре) только этим самым происхождением. И духом – национальным самосознанием. Но тогда обнаруживается простая конструкция – различие духа вырастает из факта разности происхождений. То есть, в основе все-таки – увы – «кровь».
Вот и становится понятным уже процитированный выше призыв Солженицына «Тогда зачем же так страстно и грозно укорять всех вокруг в «счёте по крови»? Надо же отнестись зряче и к национализму собственному»(с.10 ).
Это протест интеллектуального интеллигентного национализма против крайнего черносотенного. Гордясь своей кровью, уважай чужую. Декларируя свою уникальность, не призирай окружающих. В этом смысле Александр Солженицын полный единомышленник Александра Воронеля. И это отличает их обоих от ксенофобов из обоих лагерей – от юдофобов и русофобов.
Особенность идейного интеллектуального национализма – уважение к коллегам по борьбе за идею. Ведь национальная идея по сути универсальна.
Но до т высот нексенофобного национализма поднимается обычно только хорошо воспитанная элита национального движения. Таков был Герцль. Таковы Солженицын и Воронель. Таков Михаил Хейфиц, котрого Солженицын одобрительно и часто цитирует.
Проблема элиты в том, что национальная идея, овладевающая массами по собственному выражению Солженицына «огрубляется» . То есть, дичает. И элите приходится возглавлять стройные ряды ксенофобов.
Другой вопрос – много ли смысла даже в самой интеллигентной национальной идее?
***
Главная цель и пафос книги Солженицына – борьба с ксенофобией в собственных рядах и в рядах безусловно уважаемого им «еврейского национального движения». Солженицын полагал, что пишет историческое исследование. Формально это действительно так – по методике подачи и объему материала. Фактически же книга – идеологический памфлет. Взгляд на российскую историю глазами националиста – одновременно русского и еврейского. Точнее, просто идейного националиста.
Вводную главу о понятии слова «еврей» Солженицын заключает словами «Предпринятый тут обзор мнений даёт нам до некоторой степени объемлющее сознание, с которым мы вступаем в дальнейшее чтение» (с.23).
В том-то и дело, что – не дает. Приведенный автором обзор мнений дает представление о спектре взглядов внутри национального еврейского движения. Самого Солженицына этот спектр вполне устраивает. Устраивает даже то, что взгляды – противоречивы. Это позволяет автору выбрать из кучи взаимоисключающих формулировок то, что ему больше нравиться – «единство духа» – и, больше не возвращаясь к проблеме терминологии, описывать историю советских людей с еврейскими фамилиями и еврейским происхождением как историю единого духовного движения – «советского еврейства». Довольно сомнительное занятие с точки зрения ненационалистического мышления.
***
В собранной Солженицыным коллекции формулировок «еврейства» отсутствуют те, которые могли бы нарушить стройность концепции. А именно – просто научные. Этнографы отличают один народ отдругого по языкам и культурам. Народ – любой – в общем случае «языково-культурная общность». И никак не «духовно-идейная». Во всяком случае не духовностью отличаются, к примеру, англичане от французов.
Другое дело, что националисты полагают будто всех членов одного народа скрепляет национальное самосознание и единство духовных целей. Доказать это невозможно, но как догмат для идеологического единства тех, у кого национальное самосознание присутствует – «идейных русских», «идейных евреев» и т.д. – годится. Положение осложняется тем, что если русские националисты рекрутируются из русской культурной среды, то «еврейство» в израильском понимании (которое Солженицын принимает) понятие сугубо интернациональное. То есть, «еврейский дух» опирается прямо на «еврейское происхождение» минуя культурную составляющую. Единой еврейской культуры за пределами религии не существует. Тут Артур Кестлер совершенно прав.
Однако, национальная идея предполагает, что овладев еврейским самосознанием «еврей по крови» начнет соблюдать религиозные традиции, хотя бы некоторые, изучать еврейскую историю и тем самым приобщится к «еврейской культуре» – независимо от реального родного языка и родной культуры
Эту дикую мешанину из религиозных и секулярных понятий Солженицын своим подбором мнений продемонстрировал, но копаться в ней не захотел. Только отметил его устраивающее.
Что особенно важно, Солженицын не упоминает, что во время переписи 1897 года народы Российской империи идентифицировалась по родному языку, хотя некоторые данные переписи приводит в первом томе. Этот критерий был вполне научным тогда, остается он им и сегодня. Согласно переписи 1897 года 5 млн. 215 тыс. человек, назвавали идиш своим родным языком.
Сам Солженицын приводит данные о том, что в 1959 г. только 21% советских «паспортных евреев» назвали родным языком еврейский (с.431). То есть – поколение дедушек. Согласно статистическому исследованию профессора Розалинды Рывакиной «Евреи в постсоветской России – кто они?» (Москва, 1996), 99% опрошенных на вопрос о разговорном языке в семье ответили «русский». Это значит, что ассимиляция завершилась и еврейская этническая общность за сто лет практически полностью растворилась в русском населении СССР. Перестала существовать как этническая общность. Если бы Солженицын в своем исследовании воспользовался критериями переписи 1897 г., то быстро выяснил бы, что предмет исследования попросту исчез.
А что сохранилось? Сохранилась введенная в 1932 г. во внутренний паспорт графа «наследственная национальность», совершенно дикая с точки зрения здравого смысла и вызывающе антинаучная. Сталин, придумывая ее, решал свои, далекие от этнографии задачи. Ему нужен был простой механизм для манипулирования большими массами населения.
Но эффект от нововведения оказался долгоиграющим. Прицип наследования принадлежности к народу «по крови» при игнорировании реальной родной культуры пришелся по вкусу всем националистам. Для советского «еврейского национального движения» он стал попросту единственной основой «национальной консолидации».
Солженицын фактически положил этот принцип в основу своего исследования.
***
Второй том книги «200 лет вместе» посвящен истории российских евреев с 1917 г. по наше время. Автор ведет отбор персонажей совсем не по «еврейскому духу» –иначе туда не попали бы, например, члены большевистской верхушки, – а элементарно по происхождению. По существу, это очень добросовестное исследовение судеб людей с еврейскими фамилиями. Солженицын понимает, что «общееврейского» между ними может быть очень мало, поэтому оговаривается: «Надо помнить постоянно, что еврейство — всегда очень разное, что фланги его широко раскинуты по спектру настроений и действий» (с.71).
Еще бы не разные. В главе «В большевиках» Солженицын четко обозначает свой подход: «А из еврейских авторов — и те, кто раньше отрицал усиленное участие евреев в большевицкой власти, и кто его никогда не отрицал, — все единодушно согласны, что это не были евреи по духу. Это были отщепенцы. Согласимся с этим и мы. О людях — судить по их духу. Да, это были отщепенцы.
Однако и русские ведущие большевики так же не были русскими по духу, часто именно антирусскими, и уж точно антиправославными, в них широкая русская культура исказительно преломилась через линзы политической доктрины и расчётов. Поставить бы вопрос иначе: сколько должно набраться случайных отщепенцев, чтобы составить уже не случайное течение? Какая доля своей нации? О русских отщепенцах мы знаем: их было в большевиках удручающе, непростительно много. А насколько широко и активно участвовали в укреплении большевицкой власти отщепенцы-евреи?» (с.75).
Итак, есть настоящие русские («по духу») и есть русские «отщепенцы». Есть настоящие евреи и есть евреи-«отщепенцы», лишенные национального духа. Получается, что главный грех большевиков, делавший их отщепенцами – утрата национального духа. Но даже став отщепенцами, большевики не теряли национальных черт, ибо разница происхождений никуда не девалась... Сам Солженицын именно так различает большевиков-русских и большевиков-евреев.
Такой подход превращает исследование Солженицына в хаотический набор любопытных фактов и цитат, чаще всего абсолютно неправильно истолкованных.
Вот пример: «...большевики с величайшей охотой использовали евреев в своём государственном и партийном аппарате опять-таки не из сродства с евреями, а по большой выгоде от их способностей, смышлёности и отчуждённости от русского населения» (с.81)
Большевики использовали евреев... Казалось бы нужно совсем не понимать в большевиках, чтобы предположить такое. Однак, автор «Гулага» о большевиках знает все. Просто национализм путает карты. Поэтому преступления большевиков-русских и большевиков-евреев в его глазах выглядят по разному: «Самым неразумным образом евреи-активисты вливались в общебольшевицкую настойчивую ярость в травле православия (в сравнении с другими религиями), в преследовании священников, в печатном глумлении над Христом. Тут и русские перья расстарались: Демьян Бедный (Ефим Придворов), и не он один. Но евреям постоять бы в стороне» (с.96).
При этом Солженицын резко выступает против крайних антисемитских тезисов вроде того, что при большевиках «евреи захватили власть»: «Нет, власть тогда была — не еврейская, нет. Власть была интернациональная. По составу изрядно и русская. Но при всей пестроте своего состава — она действовала соединённо, отчётливо антирусски, на разрушение русского государства и русской традиции» (с.211).
Большевики были жутким бедствием для России, как и для других захваченных ими стран. Но видеть их главный порок в «антирусскости» – это антиисторический взгляд националиста.
В чем Солженицына можно полностью поддержать, так в том, что он защищается от несправедливых упреков в антисемитизме. Например, в «Гулаге» он упомянул фамилии шести награжденных начальников Беломорстроя так, как они и были опубликованы в 1932 г., от Ягоды до Френкеля и был заклеймен: «И вот 40 лет спустя я повторил эти шесть портретов негодяев в «Архипелаге»... Боже – какой всемирный гнев поднялся: как я смел?! это — антисемитизм! я — клеймёный и пропащий антисемит. В лучшем случае: приводить эти портреты был «национальный эгоизм» — то есть русский эгоизм! И — поворачивается язык, когда на соседних страницах «Архипелага»: как покорно замерзали «кулацкие» пареньки под тачками...А где ж были их глаза в 1933, когда это впервые печаталось? Почему ж тогда не вознегодовали? Повторю, как лепил и большевикам: не тогда надо стыдиться мерзостей, когда о них пишут, а — когда их делают.(с.335).
Еще нелепее ситуация, когда собственные Солженицына «друзья-евреи» предъявили ему претензии за то, что в пьесе 1962 года «Республика труда» он вывел списанного с натуры бухгалтера Соломонова. И потребовали изменить этот образ – вплоть до разрыва отношений: «Почему не сделать его русским? — поражались они. Разве уж так важно, что он еврей?» (с.340). Солженицын резонно возражает – если не важно, зачем менять. И объясняет, почему это важно –это было важно для Соломонова. Себе в придурки он набирал тоже евреев. А такая поддержка в лагере в глазах самого Солженицина – благо.
Солженицын справедливо возмущается такой цензурой, возникшей с самой неожиданной стороны. Да тогда, в 1962 г., государственный антисемитизм еще густо висел в воздухе. Но правда есть правда. Экзамен на честность Солженицын выдержал лучше, чем его «друзья-евреи». Продемонстрировал меньше предрассудков.
***
Взлет еврейского самосознания в интеллектуальной среде «паспортных евреев» в 60-е годы Солженицын воспринимает с радостью и пониманием. Ему абсолютно очевидны чувства, заставлявшие людей, не знавших ничего другого кроме русско-советской жизни, задуматься о высшем смысле своего происхождения и сделать вывод, что с Россией им не по пути.
Солженицын с удовольствием цитирует «вдумчивое», по его характеристике, размышление Б. Орлова: «Усилия, затраченные за последние 100 лет еврейской интеллигенцией для перевоплощения в русскую национальную форму, были поистине титаническими. Впрочем, это не принесло душевного равновесия; наоборот, заставило острее почувствовать горечь двунационального бытия». И «на трагический блоковский вопрос: "Русь моя, жизнь моя, вместе ль нам маяться?" — вопрос, который для русского человека имеет, как правило, однозначный ответ, — на этот вопрос русско-еврейская интеллигенция отвечала, иногда после некоторого раздумья, — "Нет, не вместе. Рядом, до поры до времени, но не вместе!"... Обязанность — Родину не заменяет». И это «оставляло еврейству руки развязанными на всех крутых поворотах российской истории» .
Далее Солженицые четко и убедительно объясняет (как обычно с помощью цитаты из «еврейского автора»), что – не советский антисемитизм причина роста еврейского национального самосознания: «Антисемитизм страшен не столько тем, что он делает евреям (ставя им известные ограничения), сколько тем, что он делает с евреями, — превращая их в невротичных, придавленных, закомплексованных, ущербных» .
На самом деле от такого болезненного состояния — вполне, и быстро, и уверенно — оздоровлялись те евреи, кто с полнотою осознавал себя евреями» (с.433).
Очень характерный тезис. С антисемитизмом следует бороться ростом национальной гордости. То есть, бороться с крайним национализмом следует другим национализмом. Для националиста – нормальный подход. Благородный и либеральный – в данном случае. Но более чем странный с точки зрения ненационалистов. И – главное! – плохо стыкующийся с нормами демократического общества.
Итак , вспышку еврейского самосознания в СССР Солженицын целиком приветствует: «...начиная с хрущёвской «оттепели», а затем, в 60-е годы, уже и без неё, — советское еврейство быстро распрямлялось в духе и ощущало себя — именно собою... «лишь в конце 60-х годов очень небольшая группа учёных, причём не гуманитариев (наиболее яркая фигура среди них, безусловно, Александр Воронель), начала с убеждённостью... вновь восстанавливать еврейское национальное сознание в России» .» (с.434)
Но тут же, вслед сплошной апологетике он слегка меняет ракурс взгляда на события: «Отмечает ещё один еврейский автор: в СССР «нерелигиозные евреи всех направлений дружно отстаивали принцип "чистоты расы"» — и добавляет: «Ничто не может быть естественнее. Люди, для которых еврейство — пустой звук, и не ассимилированные при этом, встречаются очень редко»» (с. 432).
Очень интересно. Значит в СССР евреи с одной стороны практически все ассимилированы, с другой стороны, свое еврейство исключительно ценят и понимают под ним «чистоту расы», то есть чистокровность.
Это уже не либеральный национализм в виде особой любви к родной культуре, а вульгарный расизм, сформулированный предельно ясно. Как относится к отстаиванию принципа «чистоты расы» Солженицын? С характерной раздвоенностью. С одной стороны, скорее всего с пониманием, судя по тому что оставил цитату без комментариев. Хотя, видимо, и с беспокойством. Иначе бы не цитировал. Уж очень будоражащий текст.
Но одно совершенно очевидно. В том, что «дружное отстаивание принципа чистоты расы» в СССР имело место, автор не сомневается и не считает, что такой подход всерьез дискредитирует национальное движение.
***
Оригинал взят у
dmitrij_sergeev в Национализм с человеческим лицом. Солженицын борется за понимание. Часть 1.Эта статья вышла в приложении ко второму изданию книги "Под звонкий голос крови", М., изд. Огни, 2004.
