rus_vopros

согласен, я давно, очень давно пишу и проповедую РУСКИЙ СОЦИАЛЬНЫЙ НАЦИОНАЛИЗМ - это мой термин ...

Спаси БОг!

Пора раз и навсегда уяснить, что суть русской белой борьбы заключается не в порабощении других народов, а в освобождении России от советчины, — таков фундамент белой идеи, и никакие апелляции к либеральному «государственнику»-франкофилу Деникину здесь не годятся. Настоящие белые озабочены тем, как вырвать русских из заколдованного круга, а не как отобрать у якутов Якутию, у татар Татарстан, а у украинцев Украину.

Оригинал взят у

ugunskrusts83 в Долг интеллектуала (часть 2)

В позитивном рассмотрении наша идеология зовётся консерватизмом, в негативном её можно обозначить как антибольшевизм, раз уж под «большевизмом» мы понимаем периодически меняющую свои маски, бессменную с октября 1917 г., власть. В более широком, психологическом смысле большевизм — это деструктивная энергия, разрушающая всё на своём пути. Такой «большевизм» свойственен не только левым, но и многим правым, грезящим о неких «погромах» и связывающих освобождение русских с непременным унижением всех нерусских. «Великодержавность» — вот узнаваемое имя этого «национального большевизма» (понимаемого не привычным образом, как помесь национализма и советчины, а с ударением на свою разрушительную, типично «большевистскую» энергию, волю к власти «народа-гегемона»), в «терминальной» стадии перерастающего в «расовый большевизм» — с ещё более пошлым хамством в адрес других народов. В этом плане, попытки некоторых «консерваторов» обвинить соседние народы в пособничестве крушению исторической России могут быть интерпретированы как «большевизм антибольшевиков». Но в том-то и дело, что истинный антибольшевик, консерватор и националист не может быть большевиком по духу...

Так к кому обращаться за объяснениями, если готовые их дать «интеллектуалы» с подлинной интеллектуальностью не имеют решительно ничего общего? Кто ответит на вопросы: почему русские на Тамбовщине и Брянщине отчаянно сопротивлялись большевикам, а в Средней Азии пошли вместе с ними к своей гибели? Почему чеченцы на заре Гражданской войны способствовали расказачиванию, а уже в 1930-ых гг. подняли крупнейшее антисоветское восстание на Кавказе? Почему до Кубанского похода казачество разложилось настолько, что глядя на него Каледин покончил жизнь самоубийством, и каким образом после всего этого именно казачий народ встал в авангарде антикоммунистической борьбы?

Подобные вопросы неразрешимы с ура-националистической точки зрения, ибо все национальности имели в своих рядах как фанатичных пособников большевизма, так и его активных противников, а это не позволяет «повесить всех собак» на «москалей» или на «чурок», как то привыкли делать националисты. Лишь беспристрастный социологический взгляд способен выявить причины брожения народных организмов. Национализм беспредметен, т. к. ясного определения «нации» не дано до сих пор, т. к. и по сей день есть разница во мнениях относительно того, кого всё-таки считать «русским» или «украинцем». Социология имеет строго очерченный предмет — общество — неполадки в механизмах которого и дают на выходе уродов пуританства, якобинства, большевизма или путинизма. Научный, конструкторский дух, не испорченный, однако, излишним сциентизмом, куда лучше справится с задачей nation building, чем пресловутый «русский дух», счастливые обладатели которого, как обычно, заранее знают ответы на все вопросы, и в первую очередь на вопрос «кто виноват?».

Возрождение народов Северной Евразии начнётся только после того, как первого врага националисты распознают в социальных язвах собственных народов, внутри себя, а не вовне, — в «жидах», «муслимах» или «кацапах». Для всеобщего блага, националистический консерватизм и националистический антибольшевизм должны быть постепенно заменены своими социологическими вариантами, и привести в итоге к полноценной социальной (не социалистической!) идеологии, причём не только в отрицательном, «антисистемном» (здесь социализм не помешает), но и в созидающем ключе. Последнее означает рождение новых национальных идентичностей, появление которых на свет не должно омрачаться шовинистической грызнёй. А задача интеллектуалов-консерваторов как раз научить своих читателей смотреть дальше горизонтов, предлагаемых современным национализмом, и вникать в суть социальных проблем без боязни придти к неприятным выводам. Социология должна стать «скелетом» национализма, оружием против Вавилона, а также против большевиков справа и слева.

Ранее я почти полностью посвящал свои статьи полемике против любых попыток смешать русское начало с советским, против псевдо-евразийцев, фанатов «христолюбивого Сталина», клеветников на белое движение, а также против отмечающих людоедские праздники вроде 23 февраля и 9 мая. Советчики были универсальными «врагами слева». Но в последнее время я всё чаще одёргиваю и «врагов справа», т. е. тех, кто исповедует правые убеждения, но в то же время мыслит совсем не как правый.

Конечно же я имею ввиду ту волну странного «консерватизма», которая пошла от Галковского и достигла апогея в СиП'е. Проблема отнюдь не в Дмитрии Евгеньевиче, блестящем публицисте, эпатирующим публику, а в той неповторимой субкультуре идиотов, которую он по своей воле или, надеюсь, против неё воспитал. Что побудило меня так резко отозваться о ней? Вместо «хардкорного» и тотального антибольшевизма она пестует «софткорный», сводящий всю критику коммунизма к ленинской федерализации (намеренный обман большевиками народов РИ выставляется самоцелью революции), и мешкающий там, где надо поступиться принципом «единонеделимости» (не секрет, что «консерваторы» данного сорта негласно поддерживают планы Кремля на Кавказе и Украине, хотя даже не испытывая особых симпатий к весьма неприятным кавказским и украинским националистам, человеку белого мировоззрения невозможно быть здесь заодно с лубянским империализмом). Вместо поиска научных объяснений русской катастрофы, все беды объясняются тем, что «англичанка гадит», а заодно с ней старообрядцы, разночинцы и дикари-крестьяне, отчего-то недовольные «раем земным», — т. е. нашим Отечеством до февраля 1917 г.

Будучи имперцем, консерватором, белым, я не могу добровольно встать на эту безусловно удобную, но порочную идейную платформу. Даже под гроздьями обвинений в «русофобии», я не перестану повторять, что яркая черта русского человека, — правдоискательство, — не позволит ему свалить все свои беды на столь же несчастных соседей.

Я считаю русских великим европейским народом (хотя ещё в досоветский период не чуждого восточному влиянию, и в этом, пожалуй, правота евразийства), потомками готов и викингов, народом, давшим миру, по меньшей мере, трёх великих пророков — Достоевского, Розанова и Мережковского. Но гордясь освободительной пан-европейской миссией Империи в 1813 г., я не в силах испытывать что-либо кроме стыда за те жалкие 58 рублей среднегодового дохода, что получал подданный РИ в 1910 г. (уровень ниже, чем у некоторых балканских государств). Я не в силах считать крепостничество чем-либо ещё, кроме как грязной страницей, позором русской истории, когда одни русские держали других русских на положении скота, рабов, негров (резкое расслоение во Франции, приведшее к якобинству, объяснялось хотя бы расовой разницей между франкской аристократией, галльской буржуазией и средиземноморским простонародьем, в царской же России русские были в рабах у русских). Я всегда оправдывал действия русских войск по подавлению польского восстания 1863 г. (которое задевало не только геополитические интересы России, но и русских, белорусских, украинских и литовских крестьян, — жертв польского шовинизма), но не мог понять действий тех же войск против калужских крестьянских повстанцев.

Враги слева и справа назовут это «когнитивным диссонансом», потому что привыкли мыслить бинарно и жить иллюзиями. Не буду разбирать иллюзии левых, о них сказано сполна. Но не иллюзорны ли представления правых, например их «святая святых» о «кавказо-еврейском засилье»? Ведь РФ управляется не евреями и чеченцами, а оторванными от своей старой национальной культуры «русскими». Которые не так давно стали включать в свою риторику не просто «державнические» нотки, а уже умеренно-националистическую пропаганду (многие обратили внимание на последнюю череду антииммигрантских и антикавказских сюжетов на TV). И не только включать, но реально действовать, грозя выбить почву из-под ног у «погромных националистов», которые явно не предусмотрели, что «погромы» могут быть возглавлены самим «кавказо-еврейским режимом»...

Если правые продолжат жить иллюзией борьбы с «инородцами» (и в первую очередь с нерусскими автономиями коренных народов бывшей РИ), то спустя некоторое время они растеряют весь свой оставшийся потенциал, т. к. их пропаганда окажется «бита» реальным действием «онационалившейся» власти, а радикальное пространство займут некогда казавшиеся заурядными советские патриоты, по накалу «великодержавности» и «националистичности» уже давно превзошедшие своих правых конкурентов (которые почему-то до сих пор обвиняют их лишь в «интернационализме»). Такая расстановка — заигрывающий с национализмом режим и оппонирующие ему с ещё более «националистических» позиций советчики — как видно, исключает любую сколь-либо «правую» силу. Если только правые не отойдут от старых схем и не выдвинут новую концепцию национализма, перестав соревноваться с властью и советчиками в сочинении радикальных лозунгов.

Пора раз и навсегда уяснить, что суть русской белой борьбы заключается не в порабощении других народов, а в освобождении России от советчины, — таков фундамент белой идеи, и никакие апелляции к либеральному «государственнику»-франкофилу Деникину здесь не годятся. Настоящие белые озабочены тем, как вырвать русских из заколдованного круга, а не как отобрать у якутов Якутию, у татар Татарстан, а у украинцев Украину.

Не «Россия для русских», но, как не парадоксально, именно «Россия для всех», — и в первую очередь для русских, без свободы которых никогда не наступит свобода остальных народов северо-евразийского простора.

Беспокоить русских консерваторов должно не возрождение имперского государства в границах начала XX века, а восстановление имперской традиции, иными словами, обновленной имперской матрицы с вмонтированными в неё немонархическими сюжетами (вечевые традиции Северной Руси, народный социализм Антонова и Каминского, республиканский вождизм Корнилова и т. д.). И только утвердив среди русских, пока что «малого народа» в РФ, эту традицию, «дух», можно приступать к зондированию «почвы», т. е. тех самых границ, в пределах которых молодая русская нация должна наконец-то обрести Родину.

Такой алгоритм выживания «малого народа» в мультирасовом Вавилоне применим не только к русским идентитистам, но и к пассионариям ряда других этнических групп, чьей идентичности угрожает распад. Грезить же над географической картой — удел как «единонеделимцев», так и «всёразделимцев», с их заведомо несбыточными мечтами о РИ в границах 1913 г., «соборной Украине» до Тихого Океана или Идель-Урале размером с Золотую Орду.

На палитре Северной Евразии «другие русские», — и в этом их особенность, — предстают на фоне своих соседей скорее не «евразийцами», а «атлантистами»; по крайней мере, этот нордический, скандинавский, морской вектор поддерживается и национал-демократами, и национал-социалистами, и, преимущественно, нами, т. е. новым поколением консерваторов. Северяне не терпят лжи. Воочию наблюдая, как люди с русскими фамилиями выжимают все соки из русского же населения, они не могут на полном серьёзе нести бред о «жирующих» за русский счёт башкирах и карачаевцах, иначе это будет просто бесчестно. Капитало-коммунизм РФ враждебен любой здоровой национальности, не желающей растворяться в хаосе кровей. В стремлении всем и каждому объяснить эту простую истину, объяснить без спеси и без занудства, и заключается, на мой взгляд, долг интеллектуала, — отличающий его от безответственного кликуши и погромщика.